Основы метафизики нравственности - Иммануил Кант

Одна из душевных немощей состоит в том, что репродуктивное воображение останавливается на одном представлении и обращает на него большое или продолжительное внимание и не может оторваться от этого представления, т. е. снова сделать свое течение свободным. Если эта дурная привычка становится постоянной и направлена на один и тот же предмет, то это может довести до помешательства. Быть рассеянным в обществе невежливо, а иногда и смешно. Женщины обычно не впадают в такое состояние; разве только когда они занимаются науками. У слуги, если он, прислуживая за столом, рассеян, обычно на уме что-то дурное: или он что-то замышляет, или опасается последствия чего-то.

Но развлекать себя, т. е. направлять свое непроизвольно репродуктивное воображение на что-то другое, например, когда священник хочет удержать в памяти свою проповедь и помешать появлению в голове посторонних мыслей, – это необходимый, а отчасти и искусственный образ действий для заботы о здоровье души. Длительное размышление над одним и тем же предметом оставляет как бы резонанс, который (как одна и та же музыка для танца, если она продолжается долго, все еще отдается в ушах того, кто возвращается с бала, или как дети беспрестанно повторяют одну и ту же понравившуюся им шутку, особенно если она звучит ритмически) – который, говорю я, забивает голову и может исчезнуть, только если отвлечься и направить внимание на другие предметы, например взяться за чтение газет. Собраться с мыслями (collectio animi), чтобы быть готовым к каждой новой работе, – значит восстанавливать равновесие душевных сил, что содействует душевному здоровью. Лучшее средство для этого – разговор в обществе на темы, меняющиеся словно в игре; но разговор не должен перескакивать с одной темы на другую вопреки естественной ассоциации идей, иначе внимание общества рассеется, поскольку все перемешивается и исчезает единство беседы, следовательно, душа вновь чувствует себя сбитой с толку и нуждается в новом развлечении, чтобы отделаться от предыдущего.

Отсюда ясно, что для занятых людей имеется особое (не обычное) искусство, относящееся к диететике души, – искусство развлекаться, чтобы собраться с силами. Но когда уже собрались с мыслями, т. е. приготовились пользоваться ими в любом направлении, нельзя назвать рассеянным того, кто в неподходящем месте и в деловых отношениях с другими усердно предается своим мыслям и потому не обращает внимания на эти отношения; его можно упрекнуть лишь в отсутствии внимания к окружающему, а в обществе оно, конечно, неприлично. Следовательно, развлекать себя, не будучи рассеянным, – это не обычное искусство; если же рассеянность становится привычной, то у человека, подверженного этому злу, всегда какой-то сонный вид, а в компании он бесполезен, так как слепо следует свободной игре своего воображения, не регулируемого разумом. Чтение романов не только приводит часто в дурное настроение духа, но и делает рассеянность привычной. В самом деле, хотя обрисовка в них характеров, действительно встречающихся у людей (правда, с некоторым преувеличением), дает мыслям некую связность, как в действительной истории, изложение которой всегда должно быть в той или иной мере систематическим, однако такое чтение способствует тому, что душа во время чтения отвлекается (а именно вводит другие события как вымыслы) и ход мыслей становится отрывочным, так что представления об одном и том же предмете приводятся в движение разрозненно (sparsim), а не вместе (coniunctim), согласно единству рассудка. Проповедник с церковной кафедры, или профессор в академической аудитории, или обвинитель и защитник на суде, для того чтобы, свободно излагая [свои мысли] (экспромтом) или во всяком случае рассказывая, обнаружить спокойствие духа, должны проявить троякое внимание: во‐первых, иметь в виду то, что они говорят теперь, чтобы ясно представить это; во‐вторых, памятовать о том, что они уже сказали, и, в‐третьих, предвидеть то, что они сию минуту хотят сказать. Если они не обратят внимания на один из этих трех моментов, т. е. не поставят их в таком порядке, то они приведут и самих себя, и своих слушателей или читателей в состояние рассеянности, и тогда даже ясный ум не сможет отвести от себя упрека в сбивчивости.

§ 48. Рассудок, сам по себе здоровый (без душевных слабостей), может обнаруживать слабости в своем применении, которые делают необходимым либо откладывать [его применение], пока человек не достигнет надлежащей зрелости, либо в гражданских делах замещать его личность другой личностью. Неспособность (естественная или правовая) вообще-то здорового человека лично применять свой рассудок в гражданских делах называются недееспособностью (Unmundigkeit); если причина ее в незрелости возраста, она называется несовершеннолетием; если же она основывается на законоположениях, касающихся гражданских дел, она называется законной или гражданской недееспособностью.

Дети по природе недееспособны, и родители – их естественные опекуны. Женщина во всяком возрасте признаётся в гражданском отношении недееспособной; супруг – ее естественный куратор. Если же каждый из супругов живет на свои собственные средства, то куратор – другой человек. Хотя женщина по природе своего пола достаточно речиста, чтобы и перед судом (если тяжба идет о моем и твоем) защищать себя и своего мужа, если иметь в виду одну сторону – говорение, так что в буквальном смысле ее можно было бы считать сверхдееспособной (übermündig), – тем не менее женщины, так же как их полу не пристало идти на войну, не могут лично отстаивать в суде свои права и самостоятельно вести гражданские дела, а могут это только через своего представителя. И эта основанная на законах недееспособность в общественных делах делает женщину более влиятельной в делах домашнего обихода, так как здесь вступает право более слабого, уважать и защищать которое мужчина считает себя призванным самой своей природой.

Но делать себя недееспособным, как бы это ни было унизительно, все же очень удобно; и вполне естественно, что нет недостатка в начальниках, умеющих использовать податливость черни (так как сама она объединяется с трудом) и представлять как величайшую, даже смертельную, опасность пользование собственным рассудком без руководства со стороны других. Главы государства называют себя отцами страны, ибо они лучше, чем их подданные, знают, как сделать этих подданных счастливыми; но народ для своего собственного блага осужден на постоянную недееспособность, и если Адам Смит несправедливо говорит о первых, что все они без исключения были величайшими расточителями, то его убедительно опровергают изданные в некоторых странах (мудрые!) законы против излишней роскоши.

Духовенство строго и постоянно держит под своей опекой мирян. Народ не имеет ни голоса, ни мнения в решении вопроса о своем пути к царству небесному. Чтобы попасть туда, ему собственные глаза не нужны, его ведут туда другие, и, хотя ему дают в руки Священное Писание, чтобы он мог читать своими глазами, его