ИЛИ – ИЛИ - Рэнд Айн

Он сел на край стола, закинул ногу на ногу, посмотрел на Франциско, который почтительно стоял перед ним, и спросил с холодной улыбкой:

– Зачем вы пришли?

– Вы не хотите, чтобы я отвечал, мистер Реардэн. Вы не признаетесь ни мне, ни себе, как безнадежно одиноки в этот вечер. Не спрашивайте, и вам не придется отрицать это. Просто примите, что я это знаю.

Напряженный, как струна, один конец которой натягивает возмущение наглостью, а другой – восхищение прямотой, Реардэн ответил:

– Если хотите… Что же должен значить для меня тот факт, что вы об этом знаете?

– То, что я заинтересован этим, мистер Реардэн. Я единственный человек в вашем окружении, которому это небезразлично.

– Зачем вам интересоваться и беспокоиться? И зачем мне ваша помощь?

– Затем что нелегко проклинать человека, который много значил для вас.

– Я не стал бы проклинать вас, если бы вы держались от меня подальше.

Глаза Франциско слегка расширились, он усмехнулся и сказал:

– Я говорил о мистере Денеггере.

Мгновение Реардэн выглядел так, словно хотел ударить себя по лицу, затем тихо засмеялся и сказал:

– Хорошо. Садитесь.

Он помолчал, ожидая, как Франциско воспользуется этой ситуацией, но тот молча повиновался, с улыбкой, выглядевшей, как ни странно, ребячески: это было выражение торжества и благодарности.

– Я не проклинаю Кена Денеггера, – произнес Реардэн.

– Не проклинаете?

Казалось, оба слова слились в одно; они были произнесены очень медленно, почти осторожно, на лице Франциско не осталось и тени улыбки.

– Нет. Если он сломался, не мне его судить.

– Сломался?..

А что, разве не так?

Франциско откинулся назад; его улыбка вернулась, но она была печальной.

Какими будут последствия его исчезновения для вас?

Мне придется больше работать. Вот и все.

Франциско взглянул на стальной мост, черными штрихами вырисовывающийся сквозь красный пар за окном, и, указывая на него, произнес:

У каждой из этих балок есть предел нагрузки, которую она может вынести. Каков ваш предел?

Реардэн засмеялся:

– Так вот чего вы боитесь? Из-за этого вы пришли? Испугались, что я сломаюсь? Захотели спасти меня, как Дэгни Таггарт хотела спасти Кена Денеггера? Она попыталась, но не смогла.

– Попыталась? Я этого не знал. Мы во многом несогласны с мисс Таггарт.

– Не беспокойтесь. Я не собираюсь исчезнуть. Пусть все сдаются и бросают работу. Я не брошу. Я не знаю своего предела и не интересуюсь этим. Все, что мне нужно знать, это что меня нельзя остановить.

– Любого человека можно остановить, мистер Реардэн.

– Как?

– Это лишь вопрос понимания движущей силы человека.

– И что это такое?

– Вы должны знать, мистер Реардэн. Вы один из последних нравственных людей в мире.

Реардэн горько усмехнулся:

– Меня называли как угодно, только не нравственным. Вы ошибаетесь. Вы даже не представляете себе, как ошибаетесь.

– Вы уверены?

– Я знаю. Что заставило вас произнести слово «нравственный»? Франциско показал на рудники за окном:

– Это.

Реардэн довольно долго, не двигаясь, смотрел на него, затем спросил:

– Что вы имеете в виду?

– Если хотите увидеть такой абстрактный принцип, как нравственность, в материальной форме – вот он. Посмотрите, мистер Реардэн. Каждая балка, каждая труба, провод и клапан созданы благодаря выбору: правильно или нет? Вам нужно было выбрать правильное и лучшее из того, что было вам известно, – лучшее для вашей цели, то есть производства стали, – а затем двигаться дальше и расширять знание, работать все лучше и лучше, считая достижение цели мерилом оценки. Вам нужно было действовать на основе собственного суждения, нужно было обладать способностью судить, мужеством стоять на своем и беспощадно подчиняться закону – делать правильно, делать лучшее, что в ваших силах. Ничто не могло заставить вас действовать вопреки своему суждению, и вы бы отвергли как зло любого, кто попытался бы убедить вас, что лучший способ разогреть печь – наполнить ее льдом. Миллионы людей, целое государство не смогли удержать вас от производства вашего металла – потому что вы обладали знанием о его высочайшей ценности и силой, которую дает знание. Но мне интересно, мистер Реардэн, почему вы живете по одному моральному кодексу, когда имеете дело с природой, и по другому, когда имеете дело с людьми?

Реардэн так пристально смотрел на Франциско, что вопрос прозвучал медленно, словно само произнесение слов требовало больших усилий и сосредоточенности:

– Что вы имеете в виду?

– Почему вы не придерживаетесь цели своей жизни так же четко и неуклонно, как цели своих заводов?

– Что вы имеете в виду?

– Вы оценили каждый заложенный здесь кирпич по его значимости для главной цели – производства стали. Были ли вы так же строги в отношении цели, которой служат ваш труд и ваша сталь? Чего вы хотите добиться, отдавая свою жизнь производству стали? По какой шкале ценностей вы судите свои дни? Например, зачем вы потратили десять лет нечеловеческих усилий на создание своего металла?

Реардэн отвел взгляд, легкое движение плеч было похоже на разочарование.

– Если вы спрашиваете об этом, значит, не поймете.

_А если я скажу, что понимаю, а вы – нет, вы вышвырнете меня отсюда?

_Мне в любом случае следовало бы вышвырнуть вас отсюда, так что продолжайте.

_Вы гордитесь железнодорожным путем линии Джона Галта?

_да

– Почему?

– Потому что этот путь лучший из всех, которые когда-либо были проложены.

– Зачем вы это сделали? -Чтобы делать деньги.

– Есть множество более легких способов делать деньги. Почему вы выбрали самый тяжелый?

– Вы упомянули об этом в своей речи на свадьбе Таггарта: чтобы обменять свои лучшие достижения на лучшие достижения других.

– Если это было вашей целью, вы достигли ее? – Поток времени остановился в нависшей тяжелой тишине.

– Нет, – произнес Реардэн.

– Вы получили хоть какую-то прибыль?

– Нет.

– Когда вы напрягаетесь до предела, чтобы создать лучшее, вы ожидаете награды или наказания?

Реардэн не ответил.

– По всем известным вам нормам приличия, чести и справедливости вы убеждены, что должны быть награждены за это?