Оскорбление Бога. Всеобщая история богохульства от пророка Моисея до Шарли Эбдо - Герд Шверхофф

посетителей Кампо Санто-Стефано или Кампо Сан-Дзаккариа, например, о недопустимости богохульных или непристойных высказываний, а также азартных игр и других нечестных поступков, и грозящие суровыми наказаниями; прокламации печатались, прикреплялись к стенам и раздавались прохожим[503]. Предупреждение против азартных игр указывает на то, что Esecutori быстро получили дополнительные обязанности полиции нравов и полиции, ведающей иностранцами, – обязанности, касающиеся не только богохульств, что можно наблюдать и у цухтгерров в маленьком Констанце[504].

В остальной Италии и в Испании на компетенцию в делах богохульства претендовали преимущественно трибуналы инквизиции. Они основывали свои притязания большей частью на гетеродоксальных аспектах богохульства (см. главу 9). На практике, однако, разница между «простым» и «еретическим» богохульством, похоже, стала гораздо более размытой; во всяком случае, инквизиция здесь следила в первую очередь за теми повседневными выражениями, которые в других местах рассматривались в светских судах[505]. По этой причине инквизиторские кампании в области моральной дисциплины, безусловно, сопоставимы с тем, что в этой области имело место в протестантских церквях. Сходством было и то, что периоды низкой активности чередовались с более короткими фазами интенсивных кампаний. Например, в анналах архива инквизиции Толедо сохранилось почти 600 дел о богохульствах за период с 1530 по 1555 годы. В дальнейшем их число уменьшилось, а наказания за оставшиеся более серьезные дела стали намного суровее[506]. В Валенсии же пресечение повседневного богохульства стало практиковаться более интенсивно только после 1560 года; в одном только 1587 году было рассмотрено 29 дел о богохульстве[507]. Для Италии также необходимо учитывать большие региональные и временные различия[508].

В Новом Свете борьба с богохульством также входила в сферу деятельности инквизиторов – мы знаем в общей сложности почти о 500 людях, которые к 1700 году по этой причине предстали перед судами инквизиции. Настоящие кампании преследования особенно развернулись в первое время колонизации Мексики. Под руководством епископа-францисканца, апостольского инквизитора Хуана де Сумарраги, который в конечном итоге был смещен с этого поста за свои жесткие действия в отношении недавно обращенных туземцев, 56 из 152 дел, рассмотренных в период с 1536 по 1543 год, касались только богохульства[509]. Однако может показаться удивительным на первый взгляд, что среди обвиняемых, тогда или позднее, почти не было представителей коренного населения. И хотя испанские завоеватели, особенно Эрнандо Кортес, осуждали так называемое идолопоклонство ацтеков как богохульство, миссионеры вскоре со все большей горечью осуждали самих завоевателей как настоящую проблему. Следуя по стопам красноречивого доминиканца Бартоломе де Лас Касаса, францисканец Херонимо де Мендьета критиковал не только насилие и угнетение, творимые испанскими конкистадорами, но и их дурные нравы, которые передавались индейцам с азартными играми и богохульствами[510]. При этом он, возможно, имел в виду таких людей, как более чем восьмидесятилетний конкистадор Родриго Ренхель, который предстал перед инквизитором еще в 1527 году. Помимо обычных богохульных формул о том, что он не верит в Бога и бросает ему вызов («No creo en Dios, Descreo en Dios»), Ренхель, как говорят, заявил, что Бог не может исцелять больных (откровенно говоря, он был прикован к постели). Конкистадор также сомневался в девственности Марии и называл ее блудницей. Само собой разумеется, он был страстным, легко возбудимым пьяницей и азартным игроком. После длительного судебного разбирательства он был приговорен к церковному ритуалу покаяния, пяти месяцам в монастыре и целому ряду материальных взысканий[511].

Между строгостью и снисхождением

В целом спектр санкций в раннее Новое время оставался таким же широким, как и в позднем Средневековье: в зависимости от тяжести проступка, личности провинившегося и соответствующих обстоятельств, они варьировались от назиданий и штрафов, тюремного заключения или изгнания до телесных наказаний и пожизненного заключения, при этом многие постановления предусматривали постепенное усиление в случае повторных проступков. Штрафы, вероятно, были наиболее частой санкцией, но фиксировались только в исключительных случаях. Имеются две записи цухтгерров Констанца за 1532 и 1547 годы. В эти два года за сквернословие и ругательства было наложено 93 и 41 штраф соответственно, то есть 36,3 и 32,3 % всех денежных санкций, ни за одно другое правонарушение – ни за танцы, азартные игры, пьянство или пропуск проповеди – не наказывали так часто[512]. С другой стороны, в Цюрихе можно наблюдать наказания за более серьезные случаи богохульства. В случайной выборке судебных решений магистрата было обнаружено 314 дел за два с половиной века – с 1510 по 1747 год. Если брать в целом, то они составляют ничтожно малую долю от общего числа преступлений. Среди наказаний за богохульство преобладали штрафы и наказания бесчестьем, а на высылку из страны приходилось около 15 %. Тот факт, что четверть всех преступников, а именно 84, должны были искупить свои деяния жизнью, является впечатляющим исключением, лишь отчасти смягченным тем, что только 22 из них были осуждены исключительно за богохульство. Остальные казненные были виновны также в других серьезных преступлениях, таких как убийство, грабеж, крупная кража или изнасилование[513]. В большинстве других городов немецкоязычного мира смертные приговоры за богохульство оставались единичными случаями, как в реформатском Базеле, так и в лютеранском Нюрнберге или католическом Кельне[514].

Во многих местах отрезание или перерезание языка бытовало как особое наказание для богохульников, а также как отягощение наказания во время казни[515]. Не в последнюю очередь это наказание носило явно позорный характер.

В раннее Новое время наказания бесчестьем, которые прежде применялись в качестве замещающих наказаний при неспособности заплатить, все чаще использовались как самостоятельные виды наказания богохульников.

Отчасти это можно объяснить «просачиванием» церковных покаянных ритуалов в светский канон наказания, причем покаяние как необходимое условие реинтеграции в церковное сообщество все больше превращалось в позорное и общественное бесчестье, навсегда исключающее из общины. «Поцелуй земли» (Herdfall), который особенно часто встречался в Эльзасе и Швейцарии, когда проклинающий должен был согнуть колени и поцеловать землю с вытянутыми руками в знак раскаяния, также имел характер покаянного ритуала[516]. Однако прежде всего стало казаться, что бесчестие Бога должно сопровождаться бесчестием обидчика. Так, в герцогстве Бавария в 1578 году публичные наказания бесчестием впервые были введены именно в качестве санкций, угрожающих богохульникам, по той явно названной причине, что простой человек «больше не хочет испытывать отвращение, заботу, страх или ужас» перед тюремным наказанием. В дополнение к публичному выставлению в течение трех воскресений у дверей церкви с зажженной свечой в одной руке и розгой в другой (знаки покаяния и заслуженного телесного наказания), публичное хождение в кандалах или «путах» и погружение провинившегося, сидящего в корзине, в воду также перечислены в качестве возможных наказаний[517].

Связь между богохульством и публичным бесчестием особенно наглядно можно проследить в имперском городе Кельне[518]. Там в начале XVI века за это