Жестокая любовь государя - Евгений Сухов

На лицах бояр застыл ужас.

Замерли мамки и боярышни, а потом пронзительный девичий голос заставил всех встряхнуться от оцепенения:

— Помогите! Помогите!!!

Течение бурлило, злорадно хохотало, все дальше от моста старалось утащить девку с младенцем. Река сполна рассчиталась за оковы, которыми перетянули ее от берега до берега.

— Да что же вы встали?! — заорал Басманов. — За девкой! Царевича спасайте!

Девка еще раз нырнула под воду, а когда течение выбросило несчастную на поверхность, руки у нее были пусты. Боярышня отчаянно боролась за жизнь и что есть силы молотила ладонями по бурлящей поверхности.

— Мальца спасайте! Царевича!

Стрельцы, побросав бердыши, бежали вдоль берега, рвали кафтаны о камни, падали, разбивая лицо, и снова бежали вслед. Река не хотела пускать их — сильное течение сбивало с ног, норовило накрыть с головой.

Неожиданно выплыл царевич, но это продолжалось только мгновение, и холодная мутная вода вновь поглотила его.

Иван стоял безмолвно, черты его лица затвердели, обильная испарина выступила на щеках, лбу и, собравшись в огромные капли, быстрым ручейком скатилась по подбородку, пролилась на красный ворот.

Царица кричала, пыталась освободиться от опеки и броситься вслед за сыном, но боярышни крепко держали ее за руки.

Вот вновь появилась головка Дмитрия: он проплыл несколько саженей и опять канул.

Стрельцы вытащили девку на берег, она казалась бездыханной, но, когда один из стрельцов, стиснув ее в охапку, потащил на траву, она открыла глаза.

— Жива!

— Вот он! Здесь он! — орали стрельцы, когда течение, легко поигрывая своей жертвой, переворачивало Дмитрия. Один из стрельцов едва не зацепил за сорочку младенца, но течение потащило царевича дальше. И вот, натешившись, река прибила его к ногам одного из отроков.

— Хватай мальца! — кричали тому стрельцы.

— Держи царевича! — вопили с мостка бояре.

— Сына спасите, — едва шевелил губами Иван Васильевич, вспоминая пророчество отца Максима.

Но детина вдруг в страхе попятился.

— Нет! Не могу! Не положено! Трижды царевича вода поглотила, и трижды он выплывал, теперь его душа принадлежит дьяволу. Сатана ему помогает!

Вода ударила в ноги стрельцу, закрутилась воронкой и забрала младенца в себя совсем.

Стрельцы ныряли в воду, в бурном течении пытались разыскать утонувшее дитя, но река Шексна крепко упрятала своего пленника.

Бояре не смели смотреть на царя, который неловко спрыгнул с мостка и, спотыкаясь о камни, пошел вдоль берега.

— Сбылось предсказание старца!.. Господи, неужели мало я страдал и каялся? Господи, почему ты так суров ко мне?! Почему отнял у меня сына?! Господи, за что ты же меня караешь? — упал государь, избивая об острые камни колени. — Или я мало страдал? Я в три года остался без отца, в семь лет без матери. Один только ты знаешь, сколько мне пришлось выстрадать!

Иван Васильевич плакал безутешно. Никто не осмеливался подойти к государю, а на реке стрельцы тщетно пытались выловить тело младенца.

Наконец Иван успокоился. Это был прежний царь, к которому уже стали привыкать бояре, — твердый и сильный. Царь, перед которым не стыдно склонить голову.

Анастасия лежала в глубоком обмороке. Рот ее был полуоткрыт, была она бледна, и казалось, что ее худенькое тело уже покинула жизнь.

— В карету отнести государыню, — распорядился Иван Васильевич.

Подошел Федор Басманов и, глядя мимо мокрого лица царя, глухо молвил:

— Нет царевича, государь. Стрельцы всю реку обныряли, крюками дно цепляли, видать, вода далеко книзу оттащила.

— Искать! Пока не найду сына, отсюда не уеду! Пусть даже на это мне потребуется целый год!

Басманов ушел, и через минуту до царя донесся его рассерженный голос:

— Ну чего встали?! В воду прыгайте! Государева младенца ищите!

На берегу стояла боярышня — зареванная и мокрая, она растирала кулаками остатки белил по лицу. Еще час назад эти руки держали царское чадо.

Подошел Иван. Девица бросилась в ноги и стала целовать сапоги царя:

— Государь Иван Васильевич, прости! Не дай погибнуть христианской душе. Не знаю, как и вышло. — Стрельцы! — вспыхнули гневом глаза государя. — Связать девку и бросить ее туда, куда отправила она моего сына!

Стрельцы только этого и дожидались: стянули боярышню бечевой и потащили к мостку.

— Иван Васильевич, прости! Не знаю, как оно и вышло! — яростно сопротивлялась девица, царапала отрокам лица, кусалась. — Не хочу! Не желаю умирать! Не по-божьи это!

С трудом верилось, что в этом маленьком тельце может таиться столько отчаянной силы.

— Государь, а ведь девица и впрямь не виновата, — услышал Иван за спиной голос Федьки Басманова. — Рядом я был и видел, как девицу под бок Преслава Воронцова подтолкнула.

— Оставьте девку! — повелел холопам государь.

Стрельцы тотчас отпустили девицу.

Преслава Воронцова стояла на мосту одна. Боярыни и боярышни отстранились от опальной. А она в темном вдовьем платье походила на неподвижный камень, одиноко лежащий на берегу.

Иван приблизился. Матерая вдова не сошла с места, как не двинулся бы камень, вросший в землю. И если нужно воде проследовать дальше, то она разобьется о его острые края в мелкие брызги и устремится по новому руслу.

— Ненавижу тебя! — процедила одними губами Преслава. Да так зло, что качнуло царя от такой ненависти. — Вспомни мужа моего, Федора Воронцова. За что же ты его, невинного, сгубил?!

Сколько же ей пришлось таиться, чтобы вот сейчас выплеснуть злобу на убитого горем государя.

— Грех на мне… Но зачем же невинное дитя живота лишать? Девицу и боярыню связать бечевой и бросить в воду! — Взгляд государя остановился на стрельце, который побоялся вытащить мальца на берег, испугавшись, что душой царевича завладел сатана. Молодец стоял поодаль, потерянный и мокрый, вода еще стекала с его волос на камни. Участь его была решена, и стрельцы ждали только государева слова, и царь махнул рукой: — И этого! Ежели вершить правосудие, то вершить сполна.

Всех троих связали одной веревкой, подтащили на самый край мостка.

— Стойте! — остановил вдруг стрельцов царь. — Как же им без божьего благословения уходить? Эй, Сильвестр! Подойди сюда, отпусти грехи рабам божьим.

Новый приближенный царя, священник Сильвестр, с которым государь теперь не расставался ни на день, подошел к обреченным, махнул два раза крестом и произнес просто:

— Ступайте себе с богом. Прими грешные души, Господи. Отпускаю вам грехи ваши!

Младенца Дмитрия искали сутки.

Соорудили в двух верстах ниже запруду, перегородили реку сетями. Стрельцы воздвигли мостки, с которых ныряли, опоясав туловище веревками. Казалось, что обшарен каждый камень, осмотрен всякий куст, но младенец канул.

Сгустились сумерки, да так плотно, что за несколько саженей не видно было ни зги.

— Государь, может, до утра отложим? — посмел подступиться к царю Басманов. — Темнота вокруг, стрельцы устали… Да и сам ты, государь, с ног валишься. — Искать! Зажечь всюду фонари и факелы! Искать беспрерывно! Я не уйду отсюда до тех пор, пока не разыщу своего сына!

Запылали факелы, осветив вокруг разбросанные на берегу шатры и реку, виновато урчащую.

Далеко за полночь к реке подошли монахи. Среди продрогших и насмерть усталых стрельцов они отыскали Ивана Васильевича.

— Ждали мы тебя, батюшка… еще утром. Стол накрыт, осетра зажарили такого, как ты любишь, — с луком и чесноком, а тебя все нет. Вот игумен нас и послал к тебе, чтобы в дороге встретить. А как подходить стали, смотрим, весь берег в огнях. Здесь-то и узнали, что ты сыночка лишился. Слов нет, что и говорить! Великая беда тебе досталась. Может, ты, государь, не здесь его ищешь? Прошлым летом близ этого места чернец наш утонул, когда из города с милостыней возвращался. Так его к тому порогу отнесло. За камни он там зацепился. Может, сыночек твой именно там тебя и дожидается? Течение здесь быстрое, никак не удержаться, так ниже оно послабже будет.

Стрельцы пошли к тому месту, которое указали монахи. Два раза бросили крюк, а на третий он за что-то зацепился. Подтащили дружно и в страхе отступили.

Как напоминание о грехах, из воды показалась голова матерой вдовы. Волосы растрепаны, глаза выпучены, и сама будто говорила: «Вот я и пришла за тобой, Иван!»

— В воду ее! В воду! — заорал Иван Васильевич. — Камень привяжите к ногам, да такой, чтобы никогда и выплыть не смогла!

Скоро отыскали здесь же младенца. Обернули его в одеяльце и положили на берег. Иван Васильевич безутешно плакал над трупом сына, и бояре, наблюдая за горем самодержца, робко смахивали слезы с волосатых щек.

— Похоронить сына сейчас. И здесь! — неожиданно распорядился царь.

Его слова не вызвали недоумения; каждый понимал, каково видеть Ивану мертвое дитя. Еще утром Дмитрий капризничал и потешал своим смехом мамок и боярышень. А теперь лежал неподвижный, и одеяльце, вышитое царицей, служило ему саваном. Разве могла знать Анастасия Романовна, что мастерила она его для погребения?!