Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина - Владимир Набоков

VIII

   Онъ вѣрилъ, что душа родная   Соединиться съ нимъ должна;   Что, безотрадно изнывая, 4 Его вседневно ждетъ она;   Онъ вѣрилъ, что друзья готовы   За честь его принять оковы,   И что не дрогнетъ ихъ рука 8 Разбить сосудъ клеветника:   Что есть избранныя судьбою   . . . . . . . . . . . . . . . . . . .   . . . . . . . . . . . . . . . . . . .12 . . . . . . . . . . . . . . . . . . .   . . . . . . . . . . . . . . . . . . .   . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

5–6 друзья… оковы. Здесь отзвук истории Дамона и Пифия (последний получил три дня, чтобы привести в порядок свои дела перед казнью, первый же поручился своей жизнью, что его друг вернется), поведанной Шиллером в балладе «Порука» (1799), не однажды переводившейся на французский язык.

IX

   Негодованье, сожалѣнье,   Ко благу чистая любовь,   И славы сладкое мученье 4 Въ немъ рано волновали кровь.   Онъ съ лирой странствовалъ на свѣтѣ;   Подъ небомъ Шиллера и Гете,   Ихъ поэтическимъ огнемъ 8 Душа воспламенилась въ немъ.   И Музъ возвышенныхъ искуства,   Счастливецъ, онъ не постыдилъ;   Онъ въ пѣсняхъ гордо сохранилъ12 Всегда возвышенныя чувства,   Порывы дѣвственной мечты   И прелесть важной простоты.

1 Негодованье, сожаленье. Хотя ритм в моем переводе нарушается, я не хотел менять порядок слов.

1–2 Китс, которого Пушкин не знал, начинает сонет «К Хейдону» (1816) с удивительно сходной интонации:

Благородство, стремленье к добру…

Подобные совпадения смущают и сбивают с толку охотников за сходствами, искателей источников и неутомимых преследователей параллельных мест.

2 Очевидно, мне не следовало переводить «благо» как «добро», чтобы сохранить соотношение с философским понятием «благо» в главе Шестой, XXI, 10, о чем см. мои коммент.

5–6 на свете... Гете. Эта ужасная рифма (с именем немецкого поэта, небрежно произнесенным по-русски) была, как ни странно, повторена в 1827 г. Жуковским в стихотворении, посвященном Гёте, в четвертом из шести его четверостиший:

В далеком полуночном светеТвоею музою я жил.И для меня мой гений ГетеЖивотворитель жизни был!

Немецкий язык Пушкин знал еще хуже английского и имел весьма туманные представления о немецкой литературе. Он не испытал ее влияния и неприязненно относился к ее тенденциям. То немногое, что он читал из нее, было либо во французских переводах (оживлявших Шиллера, но удушавших Гёте), либо в русских пересказах: например, переработка Жуковским темы шиллеровской «Теклы» по мастерству и благозвучию превосходит свой оригинал; однако добрейший Жуковский сделал («Лесной царь», 1818) из гётевского, исполненного галлюцинаций «Erlkönig», жалкую мешанину (подобно тому, как в 1840 г. Лермонтов из великолепного «Auf allen Gipfeln»[33] сделал «Горные вершины»). С другой стороны, некоторые читатели предпочитают пушкинскую «Сцену из Фауста» (1825) всему гётевскому «Фаусту», в котором они усматривают подозрительные черты банальности, ослабляющие общее впечатление.

Второстепенный поэт Веневитинов (покончивший самоубийством[34] в 1827 г. в возрасте двадцати одного года), в чем-то похожий на Ленского, обладал бо́льшим, чем Ленский, талантом, но столь же наивно стремился отыскать себе учителей и наставников. Вместе с другими молодыми людьми он преклонялся пред алтарями немецкой «романтической философии» (парадоксальным образом перемешавшейся с идеями славянофильства — одного из наиболее скучных учений), восхищаясь Шеллингом и Кантом, подобно тому, как молодежь следующего поколения восхищалась Гегелем, а затем Фейербахом.

Хотя Пушкин был все еще готов говорить «о Шиллере, о славе, о любви» с друзьями своей туманной юности (см. в его стихотворении 1825 г., посвященном годовщине Лицея, — «19 октября» — строфу, обращенную к Кюхельбекеру) и хотя он безгранично восхищался Гёте, которого ставил выше Вольтера и Байрона, в один ряд с Шекспиром (конечно, в переводе Пьера Летурнера), он никогда определенно не высказывался о «le Cygne de Weimar» <«веймарском лебеде»>. В немного нелепом стихотворении («К Пушкину», 1826) Веневитинов безуспешно умолял его написать оду к Гёте:

И верь, он…В приюте старости унылойЕще услышит голос твой,И, может быть, тобой плененный,Последним жаром вдохновенный,Ответно лебедь запоетИ, к небу с песнию прощаньяСтремя торжественный полет…Тебя, о Пушкин, назовет.

9–10 И муз возвышенных искусства… он не постыдил. Мне представляется, что здесь присутствует произвольная инверсия, имеющая смысл: «и он не постыдил искусства возвышенных муз».

13–14 Замышляя образ Ленского, Пушкин был здесь, по-видимому, более высокого мнения о нем, чем в главе Шестой, XXI — XXIII, где о приведенных стихах Ленского и их описании едва ли можно сказать «порывы [фр. „les é l ans“] девственной мечты». Они нарочито созданы Пушкиным, чтобы сообразовать их с русскими вариантами французских рифмованных банальностей того времени.

X

   Онъ пѣлъ любовь, любви послушный,   И пѣснь его была ясна,   Какъ мысли дѣвы простодушной, 4 Какъ сонъ младенца, какъ луна   Въ пустыняхъ неба безмятежныхъ,   Богиня тайнъ и вздоховъ нѣжныхъ.   Онъ пѣлъ разлуку и печаль, 8 И нѣчто, и туманну даль,   И романтическія розы;   Онъ пѣлъ тѣ дальныя страны,   Гдѣ долго въ лоно тишины12 Лились его живыя слёзы;   Онъ пѣлъ поблеклый жизни цвѣтъ,   Безъ малаго въ осьмнадцать лѣтъ.

2 ясна. Русское слово подразумевает ясность как чистоту и безмятежность, что отсутствует в английском эквиваленте (т. е. в отношения «мыслей» и «сна» в этой строфе). С другой стороны, позднее мы узнаем, что высшее достижение Ленского, последняя его элегия, была даже еще более темной, чем упомянутая здесь «туманна даль». «Ясность», очевидно, относится скорее к его личности, чем к его поэзии.

8 И нечто, и туманну даль. Русское книжное «нечто» нельзя передать одним словом по-английски. По-французски это выглядело бы как: «Je ne sais quoi de vague, et le lointain brumeux».

Ср. замечание Шатобриана о «le vague de ses passions» <«туманности его чувств»>, которое я цитирую в коммент. к главе Первой, XXXVШ, 3–4. См. также коммент. к главе Четвертой, XXXII.

Дополнительный оттенок туманности прекрасно передан употреблением стилизованной и архаично усеченной формы «туманну» вместо «туманную». И все это смодулировано в подобном вздоху ключе скольжения на второй стопе (см. «Заметки о стихосложении»). Прекрасная строка в прекрасной строфе.

8 даль. Необъятный простор, необозримое пространство, ширь, открывающийся вид, перспектива; загадочность далекого пространства — излюбленная тема русских романтиков, вызывающая ассоциации, которые отсутствуют в английском языке; хорошо рифмуется со схожими понятиями: «жаль», «печаль» и «хрусталь». Производное «отдаление», французское «l'éloignement», не имеет точного английского соответствия; еще есть слово «удаляться», французское «s'éloigner», уходить куда-то, которое Ленский использует в своей элегии, глава Шестая, XXI, 3.

11 лоно тишины. Французское слово «sein» <«лоно», «чрево»> — избитое выражение в языке французской поэзии и прозы восемнадцатого века для обозначения женского чрева (в узком смысле «лоно» — это матка) в таких фразах, как «l'enfant que je porte dans mon sein» <«ребенок, которого я ношу в моем чреве»>. Даже трудолюбивые пчелы, как говорят поэты, несли мед в своем «sein».