Мина замедленного действия. Политический портрет КГБ - Евгения Альбац
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ну так вот, очерк был опубликован в декабре. И примерно тогда же Центральное телевидение побаловало нас сюжетом: Председатель КГБ СССР Владимир Крючков принимает у себя, на Лубянке, членов Международного пресс-клуба женщин-журналисток.
Крючков был мил и радушен: каждой из дам его подчиненные вручили цветы и двухтомник «Красной книги ВЧК» — чекистской версии геноцида первых послереволюционных лет. Дамы были растроганы и в своих вопросах — предельно тактичны. Я видела стенограмму встречи и взаимопониманием Председателя КГБ и журналисток была тронута буквально до слез.
Об Анатолии Отрезнове Крючков на этой встрече, конечно, не говорил. Да и вообще разговора об агентах, стукачах, информаторах — то есть о том, что живо волнует простых читателей и не простых — тоже, речь там не шла. Говорил Крючков об обеспечении прав советских граждан («Наша деятельность должна защищать права человека»), о воспитании «законопослушных» чекистов, говорил проникновенно и о достижениях КГБ в сфере гласности.{4} Состоялась научно-практическая(!) конференция «Демократия, перестройка и органы КГБ». Принято постановление «Комитет госбезопасности и гласность». Начал издаваться «Информационный бюллетень КГБ», коего, впрочем, легальными способами достать практически нельзя — об этом Крючков, понятно, умолчал. Создан Центр общественных связей, который возглавил генерал КГБ Александр Карбаинов (в прошлом, замечу, начальник 1 отдела Пятого управления КГБ — отдела, весьма интересовавшегося творчеством и бытом литераторов, художников, музыкантов. Карбаинов интересовался ими, судя по всему, усердно, потому как стал заместителем начальника всего этого управления, потом ушел поработать в ЦК КПСС, и вот новая, заметная должность).
Что касается отношения КГБ к инакомыслию, к диссидентам, то тут Крючков был категоричен: «Органы безопасности боролись не против инакомыслия, а против конкретных противоправных действий, а потому указанная терминология («диссидентство», «политические заключенные») никогда (так и сказал!) не была для нас приемлемой». Вот, оказывается, как! Терминологии не принимали, но при этом — сажали. Согласно справке, подготовленной КГБ совместно с Прокуратурой СССР на имя Горбачева, в 1987 году, например, в лагерях сидело 288 политических заключенных: «Из них в ИТУ (исправительно-трудовые учреждения — Е.А.) за антисоветскую агитацию и пропаганду — 114 чел., за распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский общественный и государственный строй, — 119 чел., в ссылке осужденных по уголовным статьям находится 55 человек».{5}
Более того, не далее как в ноябре 1989, то есть за месяц до этих милых посиделок на Лубянке, в городе Свердловске был осужден к трем годам лишения свободы Сергей Кузнецов — активный член «Демократического Союза». Осужден за правозащитную деятельность, но поскольку прежние посадочные статьи — знаменитая семидесятая («антисоветская агитация и пропаганда») и сто девяностая прим («распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй»), были отменены, в приговоре Кузнецова были указаны статьи уголовные (что именно уголовные, Крючков особенно подчеркнул) — статья 130 (клевета) и статья 191/1 (оказание сопротивления работникам милиции). В переводе на нормальный язык это означало, что Кузнецов распространял антисоветские листовки, а также организовывал митинги, которые власти провести, естественно, не разрешили. К этому времени перестройка зашла уже так далеко, что был принят Закон о митингах и демонстрациях, позволяющий либо награждать граждан свободой на собрания, либо наказывать запрещением оных, если граждане ведут себя плохой «Демократический Союз» традиционно вел себя плохо, потому милиции был дан приказ митинг в Свердловске разогнать. Разогнали, использовав для того дубинки. Спустя несколько месяцев (очень возмущалась международная общественность, а это бросало тень на «новое мышление») Кузнецов из тюрьмы таки был выпущен: вдруг оказалось, что преступления он не совершал. Однако не думаю, что подобный поворот событий смутил Председателя КГБ: к концу 1989 года Комитет к сим перестроечным коллизиям стал относиться уже спокойно, не нервничая. Дескать, собака лает, а караван — идет. И действительно — шел.
Что еще было интересного в той стенограмме? Например, вопрос журналисток о привилегиях высшего руководства КГБ. Ответ Крючкова, как мы уже привыкли, был предельно искренним и выдержан в лучших традициях советской демагогии: «Единственная привилегия высокопоставленного сотрудника КГБ — это более высокая степень ответственности за порученное дело»… Потом, правда, добавил, что определенная категория чекистов может иметь госдачу — «за плату» (подчеркнул), иметь служебный транспорт, есть у Комитета свои дома отдыха, поликлиника, садово-огородные участки… Представляю, как веселились, читая эту стенограмму, рядовые сотрудники КГБ.
Я не говорю о том, что четвертый этаж нового, предельно мрачного (серо-черный гранит) здания КГБ на Лубянке сами комитетчики называют «зоной». Это, так сказать, чекистский юмор, ибо зона эта отличается от тех, лагерных, с которыми как-то более ассоциируется слово КГБ, тем, что рядовым чекистам вход туда заказан. Вероятно, к «секретам государственной важности» относится и специальная столовая для Председателя, его замов и членов коллегии КГБ. Слышала, что кормят там замечательно, слышала, что готовят блюда исключительно из экологически чистых продуктов, коих ни рядовые чекисты, ни рядовые советские граждане от рождения не знают. Впрочем, для бесклассового общества, где нет ни богатых, ни бедных и все — равны, это обычное явление: перестройка в том мало что изменила.
Однако что в действительности является большим секретом, так это то, что верховная комитетская элита через советские внешнеторговые организации по каталогам западных фирм заказывала необходимый им и их семьям ширпотреб, коего в советских магазинах не было и нет. Оплата шла, естественно, в твердо конвертируемой валюте.{7} Вот такая забавная деталь, маленькое добавление к словам о «единственной привилегии высокопоставленного сотрудника КГБ».
Еще журналистки поинтересовались у Крючкова взаимоотношениями внутри Комитета — как ладят между собой радикалы и консерваторы и кого больше? И снова Председатель — ну, да, конечно: «монолитное единство рядов»… Впрочем, тут как раз не все однозначно и это вопрос, требующий некоторых размышлений.
Конечно, никакого «монолитного единства рядов», в том смысле, в каком говорил об этом Крючков, в КГБ давно уже нет. Не первый год там тлеет огонек конфронтации — раньше менее заметный, сейчас — весьма откровенный — между теми, кто называет себя «профессионалами», и теми, кого называют «партаппаратчики». Последние, как правило, начинали свою карьеру в комсомольских и партийных органах, добирались там до определенного начальственного этажа, им как офицерам запаса с каждой ступенькой по карьерной лестнице вверх присваивалось новое звание — капитана, майора, подполковника. С ним они и переходили в КГБ, пройдя предварительно двухгодичное обучение в Высшей школе КГБ. Ну, а дальше начальственная, как правило, не ниже заместителя руководителя отдела, — должность в Комитете. Профессионалам, то есть тем, кто начинал в органах с должности рядового оперуполномоченного, подобная карьерная стремительность «партаппаратчиков» мало сказать не нравилась. «Профессионалы» считали, что в настоящей чекистской работе их конкуренты на большие должности мало что смыслят и добиваются начальственных кресел, хороших зарплат и поездок за границу совершенно незаслуженно. Вероятно, по-своему они правы, хотя… Хотя если главная функция КГБ (вспомним Семичастного) состоит в том, чтобы знать мнения и настроения, то в этом-то как раз партийные товарищи доки.
Надо сказать, что вопрос о поездках за границу в этой конфронтации играл и играет весьма существенную роль. Особенно, конечно, в Первом Главном Управлении (внешняя разведка). Ибо, как известно, «поездка за границу», а тем более — долгая работа под «крышей» посольства или зарубежного корреспондентского пункта однозначно переводила советского гражданина в разряд обеспеченных или даже очень обеспеченных людей. Ибо позволяла за казенную зарплату купить то, что в Советском Союзе до самого последнего времени можно было купить лишь у спекулянтов и за очень большие деньги. Естественно, тем же макаром делались и делаются поныне деньги: называется это «купить на сдачу», — видеомагнитофон или телевизор приобретается специально для того, чтобы потом сдать его дома в комиссионный магазин или перекупщику. Вещи «на сдачу» везутся домой, конечно, не только комитетчиками, но и другими совзагранработниками. Впрочем, разделить первых и вторых в иных случаях довольно трудно, поскольку, по словам подполковника КГБ Валентина Королева, «посольские резидентуры ПГУ за границей объединяют сотрудников этой разведки, работающих под видом дипломатов, журналистов, представителей внешнеторговых, туристических и иных советских учреждений».{8} По мнению Королева, именно этот материальный стимул привел в органы, особенно в Первое Главное Управление, немало молодых людей, в том числе и особенно — детей партгосаппарата — сыновей высшей партийно-государственной номенклатуры. Что в свою очередь, опять заметим, немало способствовало сращиванию структур.