Время для жизни - 2 - taramans
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Политработники, оценив снижение градуса напряженности обстановки, тоже потянулись за папиросами.
У Косова моментально рот наполнился слюной. Курить захотелось… очень! Но — это же только в сказке рядовой курсант «запанибрата» смолит папиросы в обнимку с большим начальством. А как ни крути — Ветров, в чине полкового комиссара — это фактически — полковник! Не по Сеньке шапка — с ним в одном помещении курить!
Оценив правильно ситуацию, Ветров скомандовал:
— Так! Перекур — десять минут. Потом — продолжим!
— Тащ полковой…, - начал Косов.
— Иди! Оправься, если надо, и тоже перекури! — отпустил Ивана комиссар.
Косов пулей вылетел из кабинета. Но не успел добежать до угла коридора, как его окликнул Кавтаськин:
— Косов! Погоди! Вместе прогуляемся до курилки на внутренний двор…
«Фух… а Кавтаськину — тоже не по чину курить там, в кабинете? Или… он чего-то выспросить хочет?».
— Иван! А ты же из Красно-Сибирска? — показал знания личного состава политрук.
— Так точно, тащ политрук! Из Красно-Сибирска…
— А какой же там… колхоз?
— Не колхоз! Совхоз. Это… пригород. Фактически город. А совхоз — номерной, считайте — подсобное хозяйство завода «Сибкомбайн».
— Ага… слышал про «Сибкомбайн». Большой завод. А вот… ты сказал, что концерты Вы готовили. И ты тоже участвовал? — гнул что-то свое политрук.
— Ну да, участвовал! — «Надо сдать немного, так сказать — отступить на заранее подготовленные позиции! Если сразу отнекиваться от всего — может и не поверить!».
— То есть… ты и на музыкальных инструментах играешь, да? Или пел?
— И петь доводилось… Ну — я же там не один участвовал и пел. А играю… на гитаре. И на аккордеоне… немного.
— На аккордеоне?! — оживился Кавтаськин.
— На аккордеоне… так! — Косов махнул рукой, — честно скажу — плохо играю. Учили меня, учили… но — либо времени было мало, либо — руки из жо… извините, тащ политрук!
— Да? Плохо… а на гитаре? — уже выбирал хоть что-то из ситуации Кавтаськин.
— На гитаре — подходяще! — но было видно, что гитара политрука не вдохновила.
«Ну да, гитара сейчас — это так… баловство! Для частных вечеринок, дружеских посиделок!».
— А у нас вот… духовой…, - начал было политрук.
— На духовых — вообще никак! — отмел поползновения Иван, и подтвердил слова, рубанув рукой.
Кавтаськин — скис.
— Я чего спрашиваю-то… У нас, в каждой роте, должна быть самодеятельность. Каждую весну — конкурс между ротами проводим…
— Ну… тут можно подумать. Тут я готов! Может, что и получится, — выразил готовность идти навстречу Косов.
— Ладно…, - вздохнул политрук, — докуривай, да пошли. Там руководство ждет!
В кабинете политсостава все уже успокоились и готовы были конструктивно обсудить предмет по существу — песню значит.
— Посмотрели мы, Косов, твою песню, — комиссар замолчал, покрутил головой в тесном воротнике, как бы еще сомневаясь — а Косов ли автор? и продолжил, — в целом, песня у тебя получилась — что надо! Хорошая песня! Даже… вот — очень хорошая! Только вот… последний куплет как-то…
Косов и сам понимал, что последний куплет у Добронравова получился — неоднозначный. Нет — там-то, в будущем, может он и нес какую-то смысловую нагрузку, но вот здесь? Ну право слово — какой стройотряд? Почему — и бедные, и богатые? И без явной негативной оценки к последним? Что это за соглашательство и примиренчество? То есть Косов — этого внятно объяснить это не смог. Промямлил, что, дескать, ребята просили еще добавить… вот — что получилось, то и получилось.
Сошлись на том, что последний куплет из песни — убрать!
«Да ради Бога! Только… отпустите меня уже… дяденьки, а? Я на все, на все согласный!».
С мокрой на спине гимнастеркой, еле волоча ноги, Косов вернулся в расположение. А там рота уже готовилась следовать на ужин!
— Ну! Чего тебя в политотдел вызывали? — насел на него за столом, сев рядом, Ильичев. И переживание его выглядели искренними.
«Ну вот… хоть приятелем добрым обзавелся. И то — хлеб!».
— Да…, - вяло ковырялся в миске с кашей Косов, — вон… некоторым песни захотелось… в стенгазету. Ну… у меня чего-то и получилось. А там… пошло-поехало!
— И чего? — продолжал наседать сержант.
— Да вроде — обошлось!
— М-да… телепень ты, Ваня! Как есть — скорбный на голову! Кто ж… к такому празднику стихи пишет? На то — есть поэты известные…
— Угу…, - кивнул Иван.
— Ладно… обошлось и обошлось! А это… песню-то где посмотреть можно?
«Еще один… ценитель прекрасного!».
Косов кивнул в сторону Гиршица:
— Вон… у него наверняка второй экземпляр есть…
На Ильичева песня впечатление — произвела. Сильное впечатление! После отбоя, они стояли в туалете, курили. Ильичев протянул:
— Неожиданно! Вот никак я не думал, что ты, Ваня, еще и стихи писать можешь!
Косов сплюнул в жёлоб с текущей водой:
— Хоть ты не начинай, а? Какой, на хрен, поэт? Какие, на хрен, стихи? Я тебе что — Пушкин, Александр Сергеевич? Или — Лермонтов? А может… Маяковский? Или — Есенин? Нашла какая-то блажь… строчки подвернулись. Подобрал, зарифмовал. Все! Тьфу ты!
— Ага… подобрал, зарифмовал. Чего-то у меня не подбирается и не рифмуется! Даже вон, у еврейчика твоего — не рифмуется. Хотя… они, жидята эти… грамотные и как это… творчески хорошо развитые. Может и он стихи пишет?
— Может и пишет… Не спрашивал! Возьми, да спроси. Сам…, - кивнул Косов.
— Ладно… хрен с ними, со стихами. Никогда не понимал этих стихов. Вот книжка хорошая — это да! Вон… Фурманов, к примеру, как хорошо про Чапаева написал. Да даже эти… «хохмачи» — Ильф с Петровым. А стихи… они только, если для девушек… Чтобы лучше охмурять!
— А эта… твоя учительница? Ну — там… Она разве стихи не любила? — поинтересовался Иван.
— Любила! — кивнул Ильичев, — очень любила. Есенина там… Блока еще. Читала мне часто.
— И что? Тебе
