Русская Вандея - Иван Калинин

— А самое главное, — говорили на конференции, — почему казачество не может признать Колчака верховным правителем, это то, что природа и сущность его власти никому неизвестны.[143]

Деникин, не видя проку от конференции, устраивал совещания с атаманами и через них старался фактически властвовать и в казачьих областях.

О Колчаке скоро забыли, особенно когда Деникин отдал приказ двигаться на Москву, а не на соединение с Колчаком. Реакционеры и честолюбцы успокоились: занятие Москвы Деникиным, находившимся в их руках, ранее Колчака обеспечивало им первенствующую роль в будущем обще-русском правительстве.

Деникин еще весной издал декларацию о тех целях и задачах, которые преследует Добровольческая армия. Но тут все было сказано так туманно, так расплывчато, так загадочно, что приходилось поневоле становиться в тупик, старый или какой-нибудь новый режим несут добровольцы на своих штыках.

Неясность и неопределенность звучала в программах почти всех белых спасателей России. Колчак в своем приказе от 21 августа 1919 г. писал:[144] «По сведениям, доходящим до меня, многие из наших солдат не знают, какие цели мы преследуем в борьбе против большевиков, которую мы будем продолжать, пока не достигнем полной победы. В виду сего я приказываю сообщить: мы сражаемся за русское народное дело».

Далее в приказе пояснялось, что это за русское народное дело, но пояснялось так, что уже окончательно никто ничего не мог разобрать,

В 1919 году Деникин об учредиловке более не говорил, а как-то раз заикнулся о «многогранной воле русского народа, выявленной в представительных учреждениях».

— Это еще что за штука? — недоумевала Рада. — В апреле 1918 года Деникин определенно говорил о том, что Добровольческая армия борется за Учредительное Собрание. Зачем же теперь всем ясный термин заменен другим, крайне расплывчатым и непонятным?[145]

Заместитель Драгомирова, ген. Лукомский, не постеснялся уведомить кубанских законодателей о том, что теперь обстоятельства изменились и «мы не находим удобным выкинуть лозунг Учредительного Собрания».[146]

Итак, чем ближе подходила к своей цели Доброволия, тем более отмежевывалась она от всяких демократических идей.

Наконец, 31 июля Деникин прямо заявил в Ростове:

— Революция безнадежно провалилась.

Истинная сущность великой и неделимой теперь расшифровалась с возможной полнотой.

«Аполитичная», «внепартийная», отрицавшая революцию, даже февральскую, с ее детищем — учредилкой, управляемая кадетами и царскими генералами, Добровольческая армия не могла не распевать «Боже царя храни». Монархический дух веял как над фронтом, мало занимавшимся политикой, так и над политиканствующим тылом этой грандиозной организации.

Восстанавливались старые полки, с прежним офицерским составом, кичившимся блестящей формой, царскими вензелями и лихими традициями. Служба в белом стане рассматривалась как служба царю и отечеству; смерть от красноармейской пули или штыка считалась смертью за царя.

Так, например, в № 270 «Великой России», от 31 июля 1919 года, можно прочесть траурное объявление:

«Командир и офицеры 1-й ген. Маркова батареи извещают о смерти их бывшего сослуживца поручика Николая Ивановича Галицынского, павшего смертью храбрых за веру, царя и отечество».

Другой раз объявлялось еще яснее:

«Стрелки императорской фамилии извещают, что погребение убитого в бою 2 июня полковника князя Ник. Ар. Ухтомского состоится в субботу 8 июня».[147]

Совсем как в Вандее: императорско-христианская армия!

Черносотенцы и их пресса пользовались исключительным вниманием правящих, кадетских кругов.

Борис Суворин воспитывал добровольцев в идеях своего «Вечернего Времени». Его газета вместе с «Великой Россией» Шульгина являлись негласными официозами Доброволии.

Обе газеты дружно провоцировали всех инакомыслящих и очень скоро достигали цели.

«Короленко пишет, Зарудный говорит, «бабушка» едет!» — поднимали вопль суворинские и шульгинские молодцы.

В. Г. Короленко, тотчас же после беседы с начальником контр-разведки полк. Л. Щучкиным, переставал писать против добровольческих погромов. Харьковские лекции А. С. Зарудного, скорбевшего о временном правительстве, в котором он занимал пост министра юстиции, мигом приостанавливались. «Бабушка» (Брешко-Брешковская) ехала, ехала, да так и не могла добраться до своей внучки, снежной красавицы.

Поклонники «бабушки» писали, что она, прибыв на юг России, вместо отдыха займется большой культурно-просветительной работой. Большевики подхватили это известие и с иронией писали, что «бабушка» будет обучать политграмоте солдат Деникина.

Зубоскалы немедленно сочинили каламбур:

— Как сделаться дедушкой русской революции?

— Жениться на бабушке.

— Внучка готовила для бабушки шомпола.

— Бабушке захотелось козлика, а от козлика остались рожки да ножки! — издевались суворинцы.

Иногда властям приходилось для виду умерять монархический пыл «общества», особенно офицерства. Так черноморский губернатор запретил в общественных местах исполнение Преображенского марша. Правда, это случилось уже в декабре, когда дело Доброволии определенно проваливалось.

Но вообще в Новороссийске, где жило не мало иностранцев, приходилось держать ухо востро. Европа ведь как-никак — демократическая! Ее общественное мнение осудило бы помощь явным русским реакционерам. Маклаков 12 марта 1919 года телеграфировал кубанскому атаману из Парижа:

«Без широкого осведомления Европы о действительном характере борьбы с большевиками, чуждой реакционного плана, трудно надеяться на реальную помощь союзников и трудно привлечь симпатии широких демократических влиятельных кругов к делу помощи юга России».[148]

Если бы не Европа, ради которой приходилось несколько маскироваться, в Доброволии, быть-может, давно прозвучал бы ясный и определенный клич:

— За веру, царя и отечество.

Пока его скрывали под маской расплывчатых обещаний, Европе же втирали очки.

Ни в чем так не выразилась реакционность особого совещания, как в земельном вопросе.

Оно издало приказ, который признавал право собственности на землю за прежними владельцами (помещиками) и лишь допускал фактическое владение новых, на условиях аренды, с уплатой помещику трети урожая.

Главноначальствующий в Новороссии ген. Шиллинг доносил Деникину, что в признании прав старых владельцев крестьяне видят акт, знаменующий восстановление старых порядков, полагая, что если утраченное право сегодня восстанавливается в частности, то постепенно восстановится и в целом.[149]

Действительно, помещики во многих местах явились в свои имения и начали хозяйничать по-старому. Им содействовала как полиция, так и многочисленные войсковые, преимущественно кавалерийские части, формировавшиеся в тылу из всякого сброда, но под командой офицеров-дворян, помещичьих детей.[150]

В Екатеринодаре даже организовался всероссийский союз земельных собственников для защиты своих классовых интересов.

Заседания его происходили не где-нибудь, а в управлении общества всероссийского красного креста, главного пристанища всех обездоленных революцией бар и бюрократов.[151]

Под самым носом у Деникина помещики хозяйничали почем зря.

«В селе Владимирском Ставропольской губернии, — сообщал «Приазовский Край» в конце 1919 года,[152] — безземельные крестьяне до сих пор не могут сговориться с помещиком Б. А. Юрьевым об аренде, несмотря на энергичное вмешательство в это дело военного губернатора. Губернатор разрешил владимирцам засеять 3000 десятин земли из угодий Юрьева, но за плату по соглашению с владельцем. Юрьев затягивает переговоры назначением неимоверных арендных ставок, сам же не засевает ни одной десятины».

В Ставропольской губернии, в связи с восстановлением помещичьих прав, вспыхнуло восстание в восемнадцати селах.

Уже в первых числах июня, то-есть почти в начале похода на Украину, Деникин вынужден был охлаждать аппетиты помещиков.

«По дошедшим до меня сведениям, — телеграфировал он командармам, — вслед за войсками при наступлении в очищенные от большевиков места являются владельцы, насильно восстанавливающие, не редко при прямой поддержке воинских команд, свои нарушенные в разное время имущественные права, прибегая при этом к действиям, имеющим характер сведения личных счетов и мести. Приказываю такие явления в корне пресекать и виновных привлекать к строгой ответственности».[153]

Чтобы как-нибудь урегулировать взаимоотношения между прежними и новыми владельцами земли, особое совещание разработало законопроект, по которому крестьяне должны были сдавать причитающееся помещикам сено через военное начальство. Это последнее, обращая сено для потребностей армий, обязывалось производить денежный расчет с помещиками.