На свободное место (Инспектор Лосев - 3) - Аркадий Адамов

- А в чем и полезно? - усмехается Совко.

- Что для вас полезно, это вы, я думаю, сами сообразите, - равнодушно замечает Кузьмич. - В отличие от прежних судимостей, эта ведь будет особая.

- Почему же такое?

- За вами убийство, покушение на другое убийство и крупная квартирная кража. Это тянет на серьезный приговор, Совко.

- Надо еще доказать.

- Непременно, а как же.

- И помогать я вам не собираюсь, не надейтесь, - криво усмехается Совко.

Нет, он еще не пришел в себя, он чувствует себя очень неуютно, паршиво себя чувствует и плохо это скрывает.

- Если вы имеете в виду, - замечает Кузьмич, - что не собираетесь говорить правду, то ведь это, Совко, и очень трудно и очень вредно. Очень трудно потому, что, когда вы будете врать и выдумывать, у вас перед глазами будут стоять истинные события, в которых вы участвовали, ярко стоять, зримо, можно сказать, и снова вернутся к вам все переживания, которые вы в тот момент испытывали. И все это вам придется намертво зажать в себе, побороть. А на их место все время ставить бледные картинки придуманного, и при этом не сбиться, не забыть чего-то, повторить точно, во всех подробностях свои выдумки через неделю, через месяц... Трудная, скажу вам, задача. Почти невыполнимая.

- А вы за меня не бойтесь, пусть за меня другие боятся, чтобы не сбился, - зло отвечает Совко и заметно краснеет.

- К другим мы еще подойдем, обязательно подойдем, - обещает Кузьмич.

- Ну вот. А я уже битый, не такие допросы выдерживал.

- Не только выдерживали, но и кое-чему научились, надеюсь. Если их, конечно, правильно вели, как надо. Но только такого допроса у вас еще не было, Совко.

- Это почему же такое?

- А потому, во-первых, что таких, особо тяжких преступлений вы до сих пор не совершали. И потому, во-вторых, что вы еще не знакомы с МУРом. О МУРе вы вон только его спрашивали, если помните, - Кузьмич кивает в мою сторону. - Ну, как, мол, тут ваш великий МУР воюет.

- Теперь сам вижу и хвалю, - старается вести себя как можно развязнее и увереннее Совко. - Ловко вы, оказывается, воюете.

- Да нет, - небрежно машет рукой Кузьмич. - Ничего вы еще не увидели. Главное впереди.

- Запугать хотите?

- Ни в коем случае, - серьезно говорит Кузьмич и повторяет: - Ни в коем случае.

Он мне сейчас удивительно напоминает Макаренко, каким я его запомнил по известному фильму, - длинный, ширококостный, чуть сутулый, круглое, слегка монгольского склада лицо, очки в простой, тонкой оправе, ежик седеющих волос на голове, мешковатый костюм. И манеры неторопливые, основательные, невольно внушающие доверие. Впрочем, никакого доверия он Совко пока не внушает.

- Так вот, надеюсь, - продолжает Кузьмич, - вы кое-чему научились. Например, что глупо и вредно запираться, когда все ясно, известно и доказано. Так ведь?

- Ну, допустим, этому я научился, - снисходительно соглашается Совко. Только никакого убийства я на себя не возьму, уж будьте спокойны.

- На Леху спихнешь? - тихо спрашиваю я.

И от моего тихого голоса откуда-то со стороны невольно вздрагивает Совко и, повернув голову, мутно, пристально смотрит на меня.

- Скажешь, - медленно продолжаю я, - что ты только присутствовал тогда во дворе, ну, еще лампочку разбил, помог труп затащить в сарай. И все. Так скажешь, да? А бил ножом Леха, два раза бил. И еще оправдаешься перед самим собой: Лехи, мол, тут нет, его еще искать надо, а я уже тут. А что Леху мы теперь в два счета найдем, об этом ты не думаешь сейчас, об этом думать тебе не хочется...

Чем дольше я говорю, тем больше наливается Совко лютой ненавистью ко мне. Я вижу, как темнеют его водянистые глаза, как сцепились пальцы на коленях.

- М-мусор... - цедит он сквозь зубы, не отводя от меня ненавидящих глаз. - Не добил тебя тогда Леха...

- Во, во, - насмешливо и зло говорю я, - опять Леха. А ты, значит, в стороне, ты и тут ни при чем, да, Чума? Ну что ж, давай, давай, защищай таким способом свою поганую жизнь. Очень эта линия нам на руку. А еще говоришь, помогать не собираешься. Вали все на Леху. Он потом очень благодарен тебе будет, увидишь.

Но Совко уже берет себя в руки, на пухлых губах появляется безмятежная улыбка, а пустые, светлые глаза становятся даже какими-то лучистыми. Он пожимает плечами и говорит:

- Не собираюсь ни на кого валить. Собираюсь просто все отрицать. Не знаю никакого убийства, никакого покушения и никакой квартирной кражи. Может, вы еще чего хотите на меня повесить? Валяйте, доказывайте. Как докажете, так приму. Никак иначе.

- Это я вам уже обещал, - снова вступает в разговор Кузьмич. - Наше дело такое - все доказывать. Но сперва давайте уточним вашу позицию. Значит, очевидные вещи вы отрицать не будете, так я вас понял?

- Не буду, - соглашается Совко.

Видно, что с Кузьмичом ему разговаривать куда приятнее, чем со мной. Это понятно.

- Вот и давайте разберемся, - продолжает Кузьмич. - Сначала по людям, потом по фактам. От матери, жены и дочки вы, конечно, не отказываетесь?

- Нет...

- Как бы они от него не отказались, - негромко замечаю я со своего дивана.

- А ты... - резко поворачивается ко мне Совко, но тут же, оборвав себя, уже спокойнее добавляет: - Никого это не касается. Мое это дело, понял?

- Итак, будем считать, что вы от них не отказываетесь, - спокойно говорит Кузьмич, словно не замечая этой новой вспышки. - Хотя... Впрочем, это потом. А касается нас сейчас, Совко, все, что касается вас. Абсолютно все, к сожалению. Раз уж вы решили построить свою жизнь во вред всем вокруг, раз решили одно только горе людям приносить. Даже тем, кого любите.

При этих словах Совко лишь снисходительно усмехается, но в пустых его, светлых глазах появляется настороженность.

- Пойдем дальше, - все так же спокойно продолжает Кузьмич. - Свое знакомство с Лехой, то есть с Красиковым, вы, надеюсь, тоже отрицать не будете?

- Конечно, - соглашается Совко.

- А Гвимара Ивановича Семанского вы знали?

- Нет.

- Ну, ну. Это ведь отрицать тоже глупо.

- Докажите, что знал.

- Пока это могут подтвердить два человека. Красиков и...

- А где он, ваш Красиков? - насмешливо спрашивает Совко, оглядываясь по сторонам.

И встречается с моим взглядом. Шутовское настроение у него сразу пропадает.

- Скоро будет здесь, - с угрозой говорю я. - Ты же знаешь, что из Москвы ему теперь не выбраться. И здесь долго тоже не прокантоваться. Его фото уже у всех на руках, у каждого постового.

- Так вот, во-первых, Красиков, - продолжает как ни в чем не бывало Кузьмич. - А во-вторых... Леснова.

- Это еще кто? - грубо спрашивает Совко.

- Разве не знаете? - удивляется Кузьмич. - Это же Муза.

- А-а... И ее, значит, втянули?

- Вы сами ее втянули, Совко, - Кузьмич огорченно качает головой. - Но о Музе мы еще поговорим. Так Гвимара Ивановича вы знали?

- Ну, знал.

- И об его убийстве?

- Ну... слышал.

- От кого? - без тени усмешки, серьезно спрашивает Кузьмич.

- Не помню.

- Так. Значит, в этом пункте вы считаете, что отпираться разумно?

- Да, считаю, - резко отвечает Совко, и пухлые, яркие губы его вдруг расплываются в усмешке. - А вы не считаете?

- Пожалуй. Тут нам придется, конечно, доказывать. Так легко убийство не признают, - соглашается Кузьмич и неожиданно спрашивает: - Льва Захаровича знаете?

- Льва Игнатьевича... - машинально поправляет его Совко.

- Конечно. Значит, знаете?

- Ну, знаю...

- Так. Видите? Пока мы идем с вами только по людям. А потом пойдем по фактам. И пока вы ведете себя, я бы сказал, вполне разумно.

- А я вообще разумный человек.

- Хомо сапиенс, - насмешливо замечаю я.

Совко этого не понимает и на всякий случай со мной не связывается, даже головы не поворачивает. Но все непонятное всегда беспокоит, мешает а порой и пугает. Черт его знает, что я такое сказал и как это его, Совко, касается. А тут еще и Кузьмич кивает мне и загадочно говорит:

- Именно что, - потом поворачивается к Совко: - Пойдем дальше. Виктора Арсентьевича Купрейчика знаете?

- Нет.

Что-то в этом твердом "нет" Кузьмича явно настораживает. По-моему, какой-то намек на искренность.

- Залезли в квартиру, даже не зная, кто хозяин?

- Какую еще квартиру? - резко спрашивает Совко. - Ни в какую квартиру я лично не залезал.

Это уже очевидная ложь, и разоблачить ее весьма просто, стоит только показать Совко утерянную им там перчатку. Но это делать еще рано. Кузьмич придерживается принятого плана допроса.

- Ладно, - соглашается он. - Значит, о Купрейчике Викторе Арсентьевиче ничего не знаете, так, что ли?

- Ничего.

- Что ж, выходит, это тоже надо будет доказывать. Только и всего. Знать вы его должны, деться тут некуда.

- Попробуйте докажите, - нахально улыбается Совко. - Интересно, что у вас получится.

- Попробуем, - кивает Кузьмич. - А вот парень такой, в зеленом кашне, в кепке, у него еще "Москвич" красный. Его как зовут?

Совко напряженно смотрит на Кузьмича, словно пытаясь угадать, какой ответ тот хочет услышать и что вообще этот вопрос означает. И тут я впервые за весь допрос перестаю его понимать. О чем думает сейчас Совко? Почему возникло вдруг такое напряжение? Ведь самый, казалось бы, простой вопрос, его Совко должен был ждать. Ну, откажись отвечать, скажи, что не знаешь этого парня, только и всего. Чего тут волноваться, чего медлить? Непонятно. А все непонятное... Да, теперь мы с Совко, кажется, поменялись ролями.