Скитания души и ее осколки - Инна Хаимова

Приятельница убедила Нелю, что там она сможет найти уверенность в себе и силы для существования. Только сын Божий может ей помочь найти гармонию и равновесие в жизни. Но в последний момент, уже переступив порог храма, чего-то испугалась и выбежала из него. Приятельница кинулась вдогонку за Нелей.

– Куда ты бежишь? – она схватила Нелю за руку.

– Не могу. Понимаешь, не могу. Это сидит внутри. Не могу предать Бога, в которого верила моя бабушка. Да и я атеистка. Что мне там делать?

Но Бог у нас один. А это сын Божий.

– Если так рассуждать, – размышляла вслух Неля, – то и мы дети божьи.

И она вспомнила, что Нина всегда противилась, как она говорила «церковным домыслам» Нет ни за что она больше не пойдет в церковь. И вспомнила еще, как много лет назад ходила и просила святую помочь ей с Викингом. Но та ничего не сделала.

– Да и не верю я в Бога, тем более в сына Божьего, – отвергнув все уговоры приятельницы, ушла прочь.

Сейчас, сидя перед зеркалом, Женщина ощущала радость от того, что в то время не поддалась настроению многих людей, и избегла их участи. Они считали себя, как им казалось, вернувшимися в лоно церкви. Она видела, как эти люди в той стране становились ненавистниками евреев, определяя себя истинно верующими, крестясь, когда надо и не надо, подчеркивая свою лояльность власти. Ведь и она могла стать такой, когда искала опору внутри себя. В то время ее удержал образ бабушки. Безграничную и бескорыстную ее любовь Женщина помнила всю свою жизнь. Бабушка за эту любовь никогда ничего не требовала взамен. И теперь понимает, что ее никто так не любил – ни мужчины, встречавшиеся на пути, ни родственники, ни самый близкий в ту пору человек – актриса.

А тогда шел конец восьмидесятых, когда растерянность и неопределенность, витавшие в воздухе, не давали другого решения в поисках душевного спокойствия, как обращения к религии. В этот самый момент опять перед ней появилась Двора «свиристелка», которую она видела всего один раз в начале 72 года. Неля увидела располневшую особу около сорока лет, с той же манерой щебетать, а не говорить. Двора Златкевич производила довольно странное впечатление.

На улице лето, более тридцати градусов тепла, а на гостье была одета кофта, глухо застегнутая на ряд пуговиц, с длинными рукавами и юбка чуть ли не до пят. На голове ее красовался огромный платок в виде тюрбана, под которым скрывались волосы.

– Вам не жарко в такой одежде, – спросила Неля. – Если хотите, я могу дать вам кофточку. Недавно купила. Еще ни разу не одевала. В ней будет прохладнее.

– Нет, не надо. Спасибо. А почему вы не отвечали на мои письма, – как бы ни желая продолжать разговор о кофточке, – перебила Нелю Двора.

– А я никаких писем не получала. Возможно, терялись в дороге, – в тоже время Неля хотела показать себя гостеприимной хозяйкой и она предложила Дворе вместе пообедать.

– Вы знаете, сумела достать свежайшего кролика, и его вкусно запекла, – похвасталась Неля. Но Двора, вежливо отказалась, сообщив, что не хочет огорчать хозяйку, мол, совсем недавно обедала, а кролика ей есть нельзя. Она, как и их бабушки, соблюдает традиции.

– Но это, же не свинина, я помню, что евреям свинину нельзя кушать, но сама ем. И ничего со мной не случилось.

И тут Двора перевела разговор. Начала рассказывать, почему оказалась в Москве. Она посланница Сохнута. Эта организация собирает евреев по всему миру. Неля никогда не слышала, и знать ей было неоткуда об этой организации.

– Вам надо ехать в Израиль, – прощебетала Двора. Что Вам здесь делать? Ни родственников, ни детей нет?

– Как нет?! – воскликнула Неля. – У меня здесь есть Нина. Я с ней всю свою сознательную жизнь прошла. Она мне заменила всех родственников. Ее сын, можно сказать, наш общий ребенок. – Словно, боясь не успеть, все рассказать, – торопливо говорила Неля. Она даже не подумала, что имя актрисы ничего не объясняет и ничего не значит для собеседницы.

– А что сейчас происходит в Москве, – продолжала настаивать на своем гостья. – Я не помню, чтобы в мое время так агрессивно, настойчиво и главное открыто проявлялось неприятие к нам. Нет, определенно вам здесь делать нечего. Вам никогда не дадут забыть, что вы еврейка.

– Да и это правда, – подумала про себя Неля. Несколько дней назад она, в который раз, повздорила с Ниной. Уже преклонного возраста актриса не преминула ей заметить, что евреи опять «греют руки» – и рестораны свои открывают, и магазины. Куда простому русскому человеку деваться?

– Прямо уж одни евреи, – огрызнулась Неля. А русским ничего не достается, – с сарказмом вопросила она.

– Ты знаешь, что я люблю евреев, поняв, что сказала не то, – стала оправдываться Нина. – Ты же знаешь – почти все мои друзья евреи. Да куда далеко ходить. Самый родной, самый близкий человек после Глебушки – ты.

Но Неля все, же не нашутку обиделась и несколько дней не общалась с Ниной. В такие моменты Неля почему-то начинала вспоминать замечания актрисы, услышанные еще в юности. И что евреи грязные и жадные, и много бед исходит от евреев, Всегда высказывания Нины заканчивались одними и теми же словами, что есть жиды, а есть евреи. Нелю это не касается. Потому что она еврейка. Слова Нины обижали Нелю, она переставала с ней видеться, а потом, вроде бы забывала и опять возвращалась к ней. Двора, не видя задумчивости Нели, продолжала ее убеждать в необходимости переезда в Израиль.

– Я сама вам сделаю вызов. Сама встречу и привезу к себе домой в Иерусалим. Поживете у меня, пока не определитесь.

– Ну, как я уеду, – упиралась Неля. – Мне уже много лет. Там, в Израиле, у меня никого нет. Ни друзей, ни родственников. Не знаю языка. Да и другими языками, кроме русского, не владею. Толком нет никакой специальности. Работа моя и здесь оказалась сплошной видимостью. А кому я там нужна. Тем более через тройку лет выйду на пенсию. Нет, такие эксперименты уже не для меня.

Двора поняла, что Неле трудно решиться на такой поступок, она просто не созрела для этого шага, ей и в голову не приходило, что можно уехать в другую страну. Страну, которая, вполне возможно, открыла бы ее саму для себя.

– Я завтра улетаю домой, в Иерусалим, – мягко произнесла Двора, ощущая, что все же каким-то образом заронила в Нелину душу зерна сомнений и надежд на непонятное будущее. – Через некоторое время, с божьей помощью, думаю снова приехать в Москву. На всякий случай оставляю вам свой адрес и телефон в Израиле. Я вам еще напишу, вполне возможно, и позвоню.

Не успел и след Дворы исчезнуть, как Неля приближалась к дому Нины. Еще стоя на пороге квартиры, она начала рассказывать актрисе о приглашении, перебраться в Израиль. Жить там.

– Ты, что на старости лет совсем рехнулась, – первое, что услышала от Нины. – Здесь твоя Родина. Твоя жизнь прошла в этой стране, а не в другой. Кто у тебя там? Дети, родственники? Никого. А здесь мы – твоя семья. Кому ты была нужна все эти годы? Никому – ни дяде, который, наверно, забыл, как тебя зовут. Нина хотела еще что-то сказать, но Неля перебила ее.

– Ничего он не забыл. Я с ним все годы встречаюсь. Езжу домой и с его женой в хороших отношениях, они очень тепло меня принимают. Правда не знают, что и с вами я все время вместе.

– Что-то никогда мне не говорила об этом. Да, ладно, тебе виднее – обиженно произнесла Нина. – И все равно ты никому не нужна была, – продолжила актриса, – ни кавалерам, которые бросали тебя. Ни мужу-преступнику. А здесь мы – твоя семья. Только мне и была нужна, потому что ты для меня все. Подумай своей непутевой башкой. Пора уже стать взрослым человеком. Все витаешь в облаках.

Неля подумала и решила, что Нина права. Действительно, что ей делать в Израиле. В Москве прожила долгую жизнь. Какая-никакая, но семья у нее есть. Но желание бабушки, вылившееся в слово Иерусалим, никогда не исчезало из памяти.

Вот и сейчас, сидя перед зеркалом, Женщина понимает, почему бабушка так мечтала об Иерусалиме. Потому что начинаешь любить этот неземной город, называемый Иерусалимом. И беременную луну, и месяц-конек, и звезды, похожие на огромные гроздья винограда, которые вот-вот упадут тебе в руки. И верблюжьи горбы-холмы, и чашу Мертвого моря, отражающуюся в безжалостных солнечных лучах, которые достигают твоего окна и говорят о начале нового дня. Дня твоего города, твоей земли, где днем луна и солнце могут противостоять, не мешая друг другу. Земли знающей заботы и трудности, радости и веселья, войны и мир, потери и приобретения. И мчишься в этот город, куда бы ни уезжала, понимая, что привязалась нему навсегда. Именно в нем живут те, кто дорог и близок тебе, а главное твой Бог и твоей бабушки, позвавший сюда.

А тогда стояло начало лета 1989 года. Двора вновь появилась в Москве. Как и полтора года назад, она приехала к Неле, но уже с вызовым на проживание в Израиле. Казалось, что за прошедшее время Двора забыла о ней, никаких вестей (ни звонков, ни писем) от нее не было. Неля продолжала свое серое существование, а иначе ее состояние никак назвать было нельзя, какое Двора застала в предыдущее посещение. Также по-прежнему, она продолжала ссориться с Ниной. После каждой ссоры покидала подругу, но потом мирилась, и отношения вновь восстанавливались между ними.