О героическом энтузиазме - Джордано Бруно

Минутоло. Передайте нам его слова.

Северино.

Говорит четвертый слепец [66]

Нил, низвергаясь в бездну с вышины.Так оглушает, что лишились слухаЕго порогов хмурые сыны.Вот так и я впиваю силой духаЯрчайший свет из всех, что в мир даны,—К другим соблазнам ныне сердце глухо;Что мне они? Ущербности печатьНа них лежит, к чему их примечать?Молю, меня не бросьте,Чтобы на камень не наткнулся я,Чтоб не вела к змее стопа моя,Чтоб не легли скитальческие костиНа пустыре, в низине,Где без поводыря блуждаю ныне.

У следующего слепого вследствие обильно пролитых слез глаза настолько потускнели, что он не может направлять взгляда, чтобы сравнивать видимое и особенно чтобы снова видеть тот светоч, который вопреки своему желанию, из-за стольких слез, он видел некогда. Кроме того, он считал свою слепоту не неизбежной, но делом навыка и потому устранимой: ведь светящийся огонь, воспламенявший душу зрачка, очень долго и смело подавлялся и угнетался враждебной ему влагой; таким образом, даже если бы и прекратился плач, слепой не убежден, что результатом этого было бы появление желанного зрения. Послушайте, что он говорит окружающим, когда те побуждают его переступить границы.

Говорит пятый слепец [67]

Глаза мои, вы полны влагой вечно!Когда ж, скажите, луч живого зреньяПронзит своею искрой бесконечныйПрепятствий ряд и возродит мгновенья,Когда впервые мне блеснули встречноСветильники сладчайшего мученья?Боюсь, святой их свет не одолеетТеперь той мглы, что все плотней густеет.Откройте ж путь слепомуИ к тем источникам направьте зренье,Что вражеское сломят единенье.Пусть судит мой противник по-иному!Поймет он поздно или рано:Единый зрак мой — глубже океана.

Шестой незрячий ослеп из-за того, что в чрезмерном плаче он пролил столько слез, что вовсе не осталось влаги, вплоть до зрительной, равно как той влаги, через которую, как через промежуточную среду, передавался луч зрения, а также проникал внешний свет и зримые виды; поэтому сердце оказалось настолько истерзанным, что вся влажная субстанция (чьей функцией является также объединение различных и противоположных частей) истратилась, и у этого шестого осталось лишь любовное заболевание без действия слез, вследствие того орган зрения был ослаблен победою других элементов и стал совершенно невидящим и нестойким в составе тела. Затем слепой предлагает окружающим выслушать вот что:

Говорит шестой слепец [68]

Глаза уж не глаза; не влага — влага,Прервавшая течение свое,Плоть, дух, душа не спаяны во благо;И ты, ледок зрачков, в ком бытиеВещей отображается столь наго,—Вас помнит сердце скорбное мое!Но что ни шаг, я вглубь пещеры темной,В подземный мир, влекусь, слепец бездомный.Печальники мои! Вам надоСкорей подать мне помощь, я без силЗатем, что я все слезы истощилВ те дни, когда не знал к себе пощады:Без влаги сохнет грудь моя,И полного забвенья жажду я!

Внезапно появляется следующий слепой, потерявший зрение от сильного жара, который, поднимаясь от сердца, сперва выел очи, а затем высосал всю остаьную влагу из субстанции влюбленного, так что, весь испепеленный и горящий, он уже сам не свой; ведь огонь, обладающий свойством разлагать все тела на их атомы, превратил его в прах, негодный для соединения, хотя под воздействием одной воды атомы у других тел сгущаются и соединяются так, что образуют сложный состав. При в^ем том слепой не лишен ощущения сильнейшего пламени. Поэтому в стихах он хочет заставить открыть себе проход, ибо если бы кто-нибудь оказался затронутым его пламенем, то стал бы чувствовать жар даже от адского пламени не больше, чем от холодного снега. Итак, он говорит:

Говорит седьмой слепец [69]

Краса чрез взоры в сердце проникая,Раздула буйный горн в груди моейИ, зрительную влагу поглощая,Высоко мечет жаркий сноп огней;Потом, остаток влаги иссушая,Чтоб дать сухой стихии мир верней,Она Ео прах состав мой обратила,На атомы меня развеществила.Под страхом вечных мук,О люди, мне убежище найдите,От моего огня себя спасите,Чтоб пламя вас не охватило вдруг,И даже лютая зимаНе сделалась бы пеклом вам сама.

Следует восьмой, слепота которого причинена стрелой Амура, впущенной в него от очей к сердцу. Поэтому он жалуется не только в качестве ослепшего, но, кроме того, в качестве раненого и пылающего с такой силой, с какой, по его мнению, никто другой пылать не может. Его чувство легко выражается в следующем высказывании:

Говорит восьмой слепец [70]

Предательский удар, триумф обмана,Тугая тетива, стрел острие,Бесчестный пыл, язвительная рана —Вот, дерзкий бог, оружие твое!Глаза пробиты, в сердце яд дурмана,Раба любви слепое бытие;Всю боль, весь жар, все путы неизменноНошу с собой, везде, ежемгновенно.Герои, люди, божества!Пришлось ли вам, близ Зевса иль Плутона,Иль на земле, теперь, во время ль оно,Самим (иль может, донесла молва)Встречать таких, как мы, влюбленных,Столь же покорных, столь же истомленных?

Наконец идет последний слепец, который к тому же еще и нем: не имея возможности (из-за отсутствия смелости) сказать то, что чрезвычайно хотел бы, не задевая и не вызывая отвращения, он вместе с тем лишен возможности говорить о чем-либо другом. Поэтому и говорит не он, а его поводырь, высказывающий соображение, которое я не истолковываю, так как оно понятно, а лишь передаю его нравоучительный смысл:

Говорит поводырь девятого слепца [71]

Вы счастливы, влюбленные слепые!Вы муки ваши в силах описатьИ за свои рыдания глухиеОбресть участье добрых благодать.У моего ж ведомого иныеМученья — в них он осужден пылать,Не раскрывая уст: где сил набраться,Чтоб мог своей богине он признаться?Толпа! Открой же путьСтрадальцу с ликом, скорбью истомленным!Взгляни на жертву взором благосклонным:Стучит его измученная грудьУ погребальной двери:Ведь смерть ему милей его потери!

Ниже обозначены девять причин, вследствие которых человеческая мысль слепа к божественному объекту, так как не может задержать на нем очей. Из них:

Первая [причина], аллегорически изображенная в виде первого слепого, имеет природу особого вида, при которой он, пребывая на определенной ступени, все же несомненно стремится понять больше того, что он в состоянии Понять.

Минутоло. Поскольку ни одно естественное желание не является тщетным, мы можем поверить в более высокое состояние, какое подобает душе вне этого теа, в котором она могла бы соединить себя со своим объектом или поднять себя выше к нему.

Северино. Вы сказали очень хорошо, что нет ни одной возможности и естественного влечения, которое было бы лишено глубокой причины, и что проявляет себя то же правило природы, которое приводит в порядок вещи. Это — истиннейшее и вернейшее дело для благоразумных умов, у которых человеческая душа (какой бы она ни проявляла себя, пока пребывает в теле) тем самым, что появилась в этом состоянии, выражает свое странствующее бытие в этой области, потому что стремится к всеохватывающей истине и всеобщему благу, а не довольствуется лишь тем, что идет на благо и на пользу ее собственному виду.

Вторая [причина], изображенная в обличье второго слепого, происходит от какой-нибудь извращенной страсти, какой в отношении к любви является ревность, представляющая собой как бы древесного червя, имеющего одного субъекта и врагом и отцом) и точащего ту шерсть «ли то дерево, из которого он произошел.

Минутоло. Этой второй причине, как мне кажется, нет места в героической любви.

Северино. Правильно, если говорить о той причине, которая видна в вульгарной любви; но я имею в виду другую причину, соответствующую той, какая имеется у любящих истину и благо; она проявляет себя, когда возникает гнев против тех, кто хочет ее подделать, испортить, извратить, или против тех, кто пытается недостойно использовать ее как-нибудь иначе, как это делали невежественные народы и вульгарные секты с людьми, доведенными до смерти, до мучений, до низкого обращения.