Летняя луна - Лаура Кинсейл

– Клянусь святым Патриком, никогда не думал, что с родным сыном родного отца Куинтона О’Салливана О’Тула О’Шонесси будут так варварски обращаться. – Он посмотрел мимо Рансома в сторону двери. – О, кого я вижу! Возможно, это та самая дама, которой нужно мое внимание?

Со вздохом облегчения Рансом воскликнул:

– Мерлин, ну слава Богу… – Он осекся, поскольку в комнату вплыла Блайз. Мерлин поблизости не было. Он упал головой на свободную руку и застонал.

– Деймерелл, – обратилась к нему Блайз.

Он устало взглянул на нее. Палец его уже онемел.

– Что тебе, Блайз?

Сестра бросила взгляд на Куина. Руки ее были сжаты в маленькие белые кулачки, но при виде того, как зеленоглазый ирландец с улыбкой отвесил ей поклон, пальцы ее слегка расслабились.

– Ой… ты занят? – спросила она с неожиданной и необычной заинтересованностью. – Я зайду позже.

Она повернулась к двери, но Куин аккуратно подхватил ее под руку.

– Дорогая прекрасная мадам, – сказал он. – Умоляю, не нужно так быстро лишать меня солнечного света, который появился в моей бедной пустой жизни.

От этой фамильярности у Блайз расширились глаза. Рансом уже собрался было каким-нибудь колким замечанием охладить красноречие О’Шонесси, но вдруг увидел невероятное зрелище: его чопорная сестра позволила дурно воспитанному незнакомцу многозначительно погладить себя по плечу, а потом поцеловать руку.

Блайз застыла. «Это от шока», – подумал Рансом. После того как Куин выпрямился, она еще добрых полминуты смотрела на него в упор, прежде чем догадалась освободить руку и выйти из комнаты.

– Неплохо у вас получилось, – сухо сказал Рансом.

Куин подмигнул:

– За каждое дело своя награда, любила говаривать моя старушка-матушка.

– Могу вас уверить, что благосклонность моей сестры такой наградой для вас не станет.

– Сейчас вы можете говорить что угодно, ваше герцогское высочество. Но лично я думаю, – Куин отвесил поклон, – что человек должен сначала как следует поработать, а потом уже принять награду от вашей светлости. К тому же воткнутый в руку ежик явно не прибавляет вам оптимизма.

– А если бы этот ежик был воткнут вам в з…

– Придержите язык, сэр, пожалуйста! Еще одна прекрасная дама собирается украсить своим присутствием наше скромное общество.

Рансом развернулся – на этот раз очень осторожно – и посмотрел в сторону двери. Там, одетая в знакомый передник с карманом, стояла Мерлин и с тревогой заглядывала в кабинет. Он откинул голову назад, на высокую спинку стула, и со вздохом облегчения прикрыл глаза.

– Сними его с меня, – попросил он. – Немедленно!

– О Боже! – воскликнула Мерлин. – Ты поранился?

Он услышал, как она подбежала к нему:

– Так, давай-ка…

Он завопил от боли, заглушая конец ее фразы. На ее поспешную попытку распрямить его при помощи рычага ежик отреагировал тем, что еще сильнее и глубже всадил иголки в пальцы – до самой кости, был уверен Рансом. Он выдернул у Мерлин свою руку вместе со зверьком. Через минуту, справившись с болью, он приоткрыл глаза и увидел, что Мерлин растерянно смотрит на него.

– Прости меня! – чуть не плакала она. – Бедная твоя рука! Что же нам делать?

– Полагаю, мне следует удалиться, дорогая мадам, – Куин начал продвигаться в сторону двери, – прежде чем его герцогство начнет на всех кидаться.

– Ох, Рансом! – Мерлин не обратила на Куина никакого внимания и, как только он закрыл за собой дверь, схватила Рансома за свободную руку. Она сжимала его ладонь в своих – жест, который в любое другое время он счел бы чрезвычайно приятным. Как бы то ни было, он сумел сдержаться и не стал бранить ее.

– Бедный Рансом, – повторила она и опустилась на колени рядом с его стулом, прижавшись щекой к его руке.

Он сделал десять ровных, глубоких вдохов. Вот и верь после этого судьбе, подумал он. На Мерлин напала нежная преданность как раз тогда, когда он парализован от боли. Дрожащими пальцами провел он по ее нежной коже и прошептал:

– Вот так удача.

– Что? – Она подняла на него большие серые сострадающие глаза.

– Да ничего, – сказал он. – Не важно.

Мерлин повернула голову, прижалась губами к его ладони – и тут же все тело его буквально запело от желания. Вены его горячо загудели, и Рансом почувствовал физическую необходимость крепко прижать ее к себе, как будто это могло избавить его от страданий. Затем он, несмотря на жгучую боль, притянул Мерлин к себе. Губы ее были невероятно нежными и отзывчивыми.

– Проклятие, – пробормотал он, оторвавшись от нее, положив руку на стол и ложась на нее лицом. – Думаю, этого я не заслужил.

– Что я могу сделать? – трогательно спросила Мерлин. – Ну что я могу сделать?

Рансом попытался улыбнуться:

– Как я вижу, не так уж много.

– Но тебе же больно. А я не хочу, чтобы тебе было больно. И все это из-за меня. Ведь скорей всего именно я оставила ежика здесь. Конечно же, это я. Я часто делаю что-нибудь в этом роде. – Она закусила губу. – Ох, Рансом! Ты сможешь простить меня?

Он глубоко вдохнул. У нее были такие красивые глаза…

– Мерлин, – вздохнул он. – До того как я умру, скорее всего когда-нибудь прощу тебя.

Пепельные брови ее сдвинулись. Он видел, что его ирония осталась непонятой, но на ее лице появилось такое трогательное выражение озабоченности… Она поднесла палец к нижней губе. Рансом застонал. Он опустил голову на раненую руку, а свободную вытянул и убрал ее палец от лица.

– Пожалуйста, не делай так, – мягко попросил он. – Из-за этого я чувствую себя настоящим варваром.

– Я не нарочно.

– Знаю. Ты всегда не нарочно, правда? – Он сжал ее пальцы еще сильней. – Посиди со мной, Чара.

Она печально взглянула на ежика:

– Я знаю, каково тебе сейчас.

– Правда? Тебе недавно вонзилась в руку одновременно сотня шляпных булавок?

– Нет. Я имею в виду, я знаю, что чувствует ежик.

Рансом вздохнул:

– А я-то думал, из нас двоих ты будешь сочувствовать мне.

– Я и сама хотела бы сейчас свернуться вот так в клубочек.

– Так почему бы тебе не попробовать? А потом ты сама себя спросила бы, что можно сделать, чтобы тебя распрямить.

Мерлин посмотрела ему в глаза. Он слегка улыбнулся ей, показывая, что шутит, однако она не ответила. В глазах ее появилось знакомое выражение отрешенности, когда казалось, что она разглядывает его нос и в то же время что-то в тысяче миль отсюда. В такие минуты она казалась очень уязвимой и бесконечно драгоценной – как дитя, улыбающееся во сне.

Рансома охватило острое чувство ответственности за Мерлин. Ведь именно он лишил ее тихого, безопасного существования и, не спрашивая, завладел ее телом и всей ее жизнью. Он терпеливо ждал, пока девушка снова вернется в реальный мир.