Эм + Эш. Книга 1 (СИ) - Шолохова Елена

Быстренько, увы, не получилось. Алька не хотела меня видеть и не открывала дверь. Но и я не желала уступать и торчала в подъезде, пока с работы не вернулся её отец и не впустил меня.

— Лёля, ты что, спишь? — весело спросил он. — Тут к тебе Эмилия пришла, а ты не слышишь.

Алька показалась из своей комнаты. Естественно, она не спала. Я боялась, что она выложит отцу, что нечего было меня впускать, что я такая-растакая предала её и мы больше не подруги. Но Алька лишь взглянула на меня с укором, но ничего не сказала.

— Зачем ты пришла? — сухо спросила она, когда мы уединились в её комнате.

— Мне нужно тебе всё объяснить.

— А что тут объяснять? Всё и так ясно.

— Ничего не ясно. Всё не так было, как ты подумала.

— Откуда тебе знать, что я подумала? — фыркнула Алька.

— Потому что на твоём месте я бы подумала именно так.

— Ну раз ты так легко можешь представить себя на моём месте, тогда должна понять, что я больше не хочу тебя видеть и не хочу с тобой разговаривать. Никогда. Так что уходи, не нужны мне твои объяснения.

Может, я зря примчалась к ней сегодня? Может, надо было дать ей время остыть, чтобы она смогла рассуждать спокойно? Но что сделано, то сделано.

— Я уйду сейчас, — я подошла к двери, даже взялась за ручку. — Только ты должна знать, что я ничего Черниковой про Петрова не рассказывала.

— Да ну? — усмехнулась она. — Тогда ты тоже должна знать, что про Петрова и я Черниковой ничего не рассказывала. И вообще никому. Ты — единственная, кто был в курсе. Так что не надо врать, не заставляй меня думать о тебе ещё хуже.

Как меня достало это! Они все как сговорились. Каждый меня в чём-то обвиняет, каждый оскорбляет. Да пошло оно всё!

— Ты забыла у меня его тетрадь, — глухо сказала я. — Черникова пришла ко мне и увидела её. Остальные выводы сделала сама. Потому что какого бы ты ни была о ней мнения, она далеко не дура.

— Конечно, тетрадь нашла у тебя, а подумала сразу на меня. Какая она, однако, проницательная! Прямо телепат. Тетрадку увидела и уже всё знает.

— Она и не знала. До сегодняшнего дня.

— Говорила она так, будто знает точно.

Мне не хотелось больше с ней препираться, не хотелось ничего доказывать. Я сказала ей правду, а уж поверит она или нет — её дело. И здесь от меня уже ничего не зависело.

Домой я вернулась в шестом часу. И почти сразу примчался отец. Обычно он приходил гораздо позже. А тут ворвался в мою комнату и с порога прогрохотал:

— Тебя где носило? Я раз десять звонил. Даже ученика сюда отправлял с запиской. Тебя не было дома!

— Я была у Али Зиминой, — честно ведь призналась. Но отец как с ума сошёл. Я и глазом моргнуть не успела, как он наотмашь ударил меня по лицу. Я вскрикнула, схватилась за скулу. Меня заколотило от рвущихся наружу рыданий, а он всё не унимался:

— Как ты посмела ослушаться меня?! Я тебе велел сразу после школы идти домой!

Объяснять ему я ничего не хотела и не могла. В голове гудело от удара. Из носа вдруг хлынула кровь, хотя нос он и не задел. Но отец ругался, пока не пришла мама и не увела его. Я упала на кровать и разревелась. Рыдала до икоты, до изнеможения. Потом пришла мама, дала мне мазь от ушибов, которой я совсем недавно лечила синяки.

— Что ты опять натворила? — спросила она.

— После школы зашла к Але Зиминой, — механическим голосом ответила я.

— Зачем? Отец и так был на тебя зол. Зачем ты его провоцируешь?

— Я его не провоцирую. Он сам ищет поводы, чтобы прицепиться ко мне. Ты считаешь, что можно ударить человека, своего ребёнка за то, что он зашёл после школы к подруге?

— Тут другая ситуация, — мама отвела глаза. — У папа просто накопилось. Это была последняя капля.

— Это у меня накопилось, — снова всхлипнула я. — Уходи.

Спустя час мама принесла в мою комнату ужин, мол, отец не желает меня видеть за общим столом. Как будто я желаю! И как будто я смогу сейчас проглотить хоть кусок. Их кухни доносились обрывки их разговора:

— Ты не должен был распускать руки, — говорила мама.

— То есть я должен мириться с её выходками? Сквозь пальцы смотреть, как она под гору катится.

— Ты делаешь из мухи слона.

— Когда будет слон, уже ничего не сделаешь. Поздно будет.

Отец с грохотом отодвинул стул, но, судя по звукам, все ещё находился в кухне:

— Ты что, не замечаешь тенденции? Сначала она водила дружбу с этой Черниковой, которая уже дважды попадала в детскую комнату милиции, потом заявилась на школьный вечер полуголая, а сегодня чуть не сбежала с урока и в наглую не подчинилась моим требованиям.

— Но давать волю рукам всё равно не нужно было. Она же девушка.

— Она — моя дочь!

Я залезла под одеяло с головой. Сил не было их слушать. А ещё я вдруг поняла, что ненавижу отца. Я понимаю, что это ужасно и противоестественно. И ни за что никому в этом не признаюсь. Но я его ненавижу.

Во вторник мама разрешила не ходить в школу. Не по доброте душевной, а потому что у меня на скуле проступил синяк. След отцовской руки. Не такой огромный, как после стычки с химичами, но всё равно довольно явственный. Хорошо хоть глаз не заплыл. Отец на мамино предложение промолчал. Он, конечно, терпеть не может, когда я пропускаю занятия, но больше всего на свете отец опасается слухов. Это его «Что скажут? Что подумают?» прямо в идею-фикс превратилось. И ведь я тоже поддалась этому его влиянию, тоже постоянно пекусь об общественном мнении. А оно, оказывается, вон какое переменчивое, достаточно платье не то один раз надеть. И казалось бы — ну не всё ли равно, что обо мне думает Черникова, Зимина или Вилкова, а уж тем более — Куклина или Капитонова. А вот поди ж ты, меня это грузит и не слабо, даже в свой класс идти не хочется. А ещё больше не хочется видеть Шаламова и его одноклассников. Так что хоть один плюс есть во вчерашнем скандале.

Уходя, отец велел маме разузнать, что проходим и дать мне задания. «Пусть дома занимается, раз уж в школу не пошла».

Чудно! Как будто я в школу не пошла по своей прихоти, а не потому что он меня побил. Вот, кстати, парадокс — наказал он меня вчера за прогул одного урока, даже не одного, а половины. И в итоге я теперь пропущу как минимум шесть, если синяк каким-то чудом исчезнет к завтрашнему дню. А с синяком он меня не отправит — боится, как бы в школе не заметили и не решили, что в датском королевстве всё не так благополучно, как кажется.

«И чтоб она никуда из дома не выходила! Ни-ку-да!».

Куда я пойду с синяком?

«А если придёт Черникова, дверь не открывать. Она должна заниматься».

Черникова не придёт. А ещё со вчерашнего дня я перестала быть Эмилией, теперь я для него — она.

Черникова, кстати, пришла. По времени — примерно после четвёртого урока, хотя у нас по расписанию — шесть. Но её такие мелочи никогда не заботили. Дверь я, естественно, открыла. Не через дверь же переговариваться, но встретила её примерно с тем же лицом, с каким вчера встретила меня Зимина.

— Чего тебе? — в свою комнату я её не пригласила, оставила на пороге в прихожей.

— Слушай, я тут подумала… С Зиминой нехорошо получилось.

— Да там много с чем получилось нехорошо.

— Ну хочешь, я к ней подойду и скажу, что ты мне ничего не говорила?

— Она тебе не поверит. Решит, что это я тебя подослала.

— Но попробовать-то можно?

Я пожала плечами. Светка помялась. Ей явно ещё что-то не давало покоя, наконец она разродилась:

— Слушай, а у тебя правда с Шаламовым ничего нет?

Вот ненормальная!

— Я уже говорила. Я вообще о нём больше слышать не желаю!

— Слушай, ты извини. Я правда думала, что вы за спиной у всех тайком замутили. А девчонки вчера сказали, что видели, как ты после уроков выходила, и вы с ним даже не поздоровались. Сказали, что он, ну они все там, смеялись над тобой.

Какого чёрта она припёрлась? Лезет, душу мне травит. Я из последних сил стараюсь не думать о нём, еле держусь. А она, как нарочно, напоминает самое неприятное.