Годовые кольца истории - Сергей Георгиевич Смирнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Иное дело – в степной Уйгурии. Здесь, рядом с враждебным Китаем, невдалеке от агрессивного Халифата, ни буддизм, ни ислам не популярны; борьба за духовное господство идет между христианством (проникшим из Византии) и манихейством (ввезенным из Ирана). Последнее побеждает, ибо христиане не поладили с ханом уйгуров Моянчуром и дважды восставали против него. В итоге манихейская Уйгурия окажется в культурной и политической изоляции от своих соседей - кочевников, принявших христианство, буддизм, либо сохранивших древнее язычество. В решающий час тяжкой борьбы с Китаем уйгурам не хватит союзников, и их государство погибнет, прожив всего один век. Хазарам повезет больше. Их правители, приняв иудаизм (также занесенный беглецами из Ирана) не станут навязывать его всей массе подданных, среди которых много христиан, немало мусульман и иудеев, есть персы-огнепоклонники, а больше всего “язычников” разного толка. Этнически пестрая и веротерпимая, земледельческая и торговая Хазария еще долго будет процветающим островом в море враждующих царств и религиозных гонений. Союз Хазар с Византией издавна помогает обеим сторонам сдерживать натиск Халифата, позволяет хазарам играть роль гегемона во всем северном Причерноморье и Прикаспии. Только новая волна переселений народов нарушит этот баланс: восстание мадьяр, нашествие печенегов и неудержимый взлет Киевского княжества зажмут Хазарию в смертные тиски … Но это случится еще не скоро. А пока на просторах Восточной Европы – от Балтики до Черного моря - развивается симбиоз восточных славян с их соседями. Складываются военные союзы племен и множатся молодые торгово-ремесленные города по Днепру, Двине и Волхову, где поляне, кривичи и словене живут рядом и вместе с финноязычной мерью и чудью, с балтоязычными леттами и куршами, а на юге – с потомками ираноязычных сарматов и алан, тюркоязычных гуннов и болгар. Таковы корни будущего русского народа, не замеченного пока византийскими хронистами, не готового еще к выходу на мировую арену. Но ждать уже недолго: приглядываясь к деятельности византийцев и хазар, вожди восточных славян развивают свою государственость, и уже родился где-то будущий князь Бравлин, который в конце 8 века совершит первый поход на византийские владения в Крыму.
Таков мир Раннего средневековья, с характерным для него дисбалансом социальных процессов. Огромный мир уже стал “тесен”: религиозные распри в Константинополе отражаются на судьбах Ирландии, народное восстание в Ираке вызывает бурный отклик в Андалузии, военный мятеж в Китае закрепляет автономию жителей Тянь-Шаня, Приамурья и Индокитая. Ускоренное развитие государственного аппарата великих держав далеко опередило формирование в них новой классовой структуры. Поэтому социум потерял стабильность это обрекает державный механизм на скорую гибель, зато открывает путь к формированию десятков новых этносов, которые только начинают сознавать и крепить свое единство. Этот долгий путь ведет к вершинам цивилизации и национальной государственности, и вершины эти оказываются столь же разнообразными, как различны стартовые позиции средневековых этносов пахарей черноземной полосы и экваториального краснозема, рыбаков Атлантики и Полинезии, кочевых пастухов Аравии, Причерноморья и Заполярья. Человечеству, как и человеку, очень непросто дается вступление в каждый его новый возраст; но логика социального развития вновь и вновь гонит народы из колыбели на тернистый путь истории.
8. Грань тысячелетий
(1000 год)
Привлекательная вещь – круглые даты! Очень лестно справить столетие известного события, а уж справить тысячелетний юбилей – это высший шик, даже если не совсем понятно, что именно произошло тысячу лет назад, кто в этом участвовал, чего он желал, чего опасался … Уже близок конец второго тысячелетия нашей эры, и растет интерес к его началу. Как жили люди на Земле, когда их было вдесятеро меньше, чем сейчас, когда неверующие были наперечет даже там, где их не преследовали, когда слово “республика” было непонятной абстракцией даже для того, кто знал латынь? Трудно вжиться мыслью в далекую эпоху, деятели которой, как правило, не вызывают у нас особых симпатий – впрочем, и мы им вряд ли понравились бы … Однако нашим пращурам позволительно было не знать своих потомков, нам же такая роскошь недоступна – знание этого рода необходимо для понимания настоящего и