Разорванный август - Чингиз Абдуллаев

– Кто будет проводить секретариат?

– Я, – ответил Шенин, – мне поручено проведение.

Этот ответ Крючкову понравился. Шенин был человеком, который мог взять ответственность на себя. Он попрощался и положил трубку. Затем приказал дежурному офицеру найти Пуго и соединить его с ним. Ему было известно, что министр внутренних дел находится на отдыхе в Крыму. Его соединили через несколько минут. В огромной стране распоряжения председателя КГБ немедленно исполнялись. Или пока еще исполнялись. Крючков услышал знакомый голос и, поздоровавшись, сразу спросил:

– Борис Карлович, вы в курсе того, чем занимаются в российском МВД? Они звонят в республики и области, требуя проведения департизации.

– Мы тоже рассылаем свои циркуляры, – ответил Пуго. – Пока нас слушают, но я не знаю, что будет, когда Михаил Сергеевич подпишет Союзный договор. Тогда мы потеряем всякую возможность вмешиваться в работу российского МВД. Я вообще не понимаю, чем тогда мы будем заниматься, если все республики станут суверенными государствами и их республиканские МВД не будут нам подчиняться.

– Я тоже не понимаю, – согласился Крючков. На этом их разговор закончился.

Он еще не знал, что премьер-министр советского правительства Валентин Сергеевич Павлов как раз в это время сидел у Бакланова, возмущенно рассказывая о бюджетных нарушениях почти всеми союзными республиками.

– Мы наметили десятидневный срок для исправления ситуации, – напоминал Павлов, – и все республики с нами согласились. Иначе мы просто получим невероятный бюджетный дефицит и должны будем объявить дефолт по нашим долговым обязательствам, признать наше государство банкротом. Сейчас мы начали комплекс мер по стопроцентному перечислению в государственный бюджет всех получаемых денег в нашем топливно-энергетическом комплексе. Но у нас резко упала добыча нефти и газа. Упала до такой степени, что скоро мы не сможем даже обеспечивать собственное народное хозяйство. А ведь мы должны продавать за рубеж нефть и газ в не меньших объемах, чтобы получать валюту и платить по нашим долгам.

Бакланов все это знал. Раньше он был секретарем ЦК по военно-промышленному комплексу и был осведомлен о резком падении производства в стране и о других экономических проблемах. Он мрачно слушал Павлова, понимая пафос его выступления.

– И теперь мне поручили отчитываться на заседании Совета Федерации, – бушевал Павлов. – Вместо конкретной работы я должен потратить один или два дня на пустую болтовню. А Михаил Сергеевич улетел в Форос.

– Мы об этом уже говорили, – напомнил Бакланов, – он готовится к подписанию Союзного договора.

– Никому не нужен этот договор, если в стране рухнет экономика, – начал багроветь Павлов. – Неужели непонятно, что мы должны просто спасать государство, а не решать, какие права еще нужно давать нашим республикам? Особенно Ельцину, чтобы он окончательно разрушил наше союзное государство.

– Что вы предлагаете? – прямо спросил Бакланов, услышав фамилию российского президента.

– Немедленное введение чрезвычайного экономического положения в стране, – предложил Павлов, – другого выхода у нас нет.

– Михаил Сергеевич не пойдет на такой шаг, – вздохнул Бакланов.

– Нужно с ним еще раз переговорить, и как можно быстрее, иначе все может рухнуть. Я срочно собираю заседание Кабинета министров СССР по обсуждению Союзного договора, который просто разрушит нашу страну.

Бакланов молчал. Он обдумывал, кому и как следует сказать об этом Горбачеву, понимая, что в ответ можно получить крайне негативную реакцию. Но все-таки решился позвонить президенту и сообщил ему об оценке проекта Союзного договора Кабинетом министров. Горбачев долго молчал. Затем, словно раздумывая, спросил:

– Что они предлагают?

– Отложить подписание, намеченное на двадцатое августа, – сказал Бакланов, – ввести чрезвычайное экономическое положение и хотя бы попытаться выправить ситуацию.

Горбачев снова замолчал. Бакланов терпеливо ждал.

– Подписание договора будет означать исчезновение нашей страны как геополитической реальности и образование размытой структуры, которую предлагают назвать Союз Суверенных Государств, – напомнил Бакланов. – Вам нельзя подписывать такой договор.

– Пусть вносят свои предложения, – наконец произнес Михаил Сергеевич, – будем думать, что нам делать.

– Я пришлю вам нашу справку, – заверил его Бакланов. – Мы продумаем, как это лучше сделать, и подготовим все документы для вас.

Через несколько дней Ельцин встретился с руководителем российской Коммунистической партии. Борис Николаевич был любезен и приветлив. Он разговаривал с Купцовым с позиции силы. Он был реальным и всенародно избранным президентом, который говорил с лидером партии, так и не сумевшим определиться с тем, как ему следует себя вести. Купцов пытался высказать свое мнение, пытался его даже отстоять, но под напором аргументов своего собеседника смешался, начал что-то бормотать и не смог внятно и четко высказать свою позицию. Под конец беседы он все-таки обратил внимание Ельцина на недопустимость преследования коммунистов за неисполнение указа российского президента. И здесь, к его изумлению, Ельцин с ним согласился.

Отношение Ельцина к Коммунистической партии вообще было очень характерным и психологически крайне интересным. С одной стороны, он почти всю свою сознательную жизнь делал партийную карьеру, гордился своими достижениями, был кандидатом в члены Политбюро и руководителем самой крупной партийной организации в стране. Затем, уже после своей отставки, он услышал немало критики в свой адрес именно от бывших товарищей по партии. И демонстративно вышел из нее, бросив тем самым вызов своим бывшим коллегам.

Почти сразу он издаст Указ о департизации. Затем с его подачи будет запрещена Коммунистическая партия. Но вместе с тем он не пойдет на объявление партии преступной организацией и окончательный ее запрет. Партия возродится почти сразу и все годы его правления будет грозной оппозицией, неоднократно требующей его отставки. Коммунисты выиграют несколько республиканских и местных выборов, а их кандидат едва не станет президентом в девяносто шестом году. Но Ельцин все эти годы будет терпеливо сосуществовать рядом с возрожденной Коммунистической партией. В нем глубоко сидела его прежняя жизнь, его прежние идеалы, от которых он, казалось, отрекся навсегда. При нем не тронут Мавзолей Ленина, не начнут преследования коммунистов, и ни один человек не будет уволен с работы или снят с занимаемой должности в силу своих прежних или нынешних идеологических предпочтений. Он пообещал Купцову, что никаких репрессий не будет по отношению к тем, кто не собирается выполнять его указ.

Купцов вернулся с этим сообщением в ЦК КПСС. И Шенин решил, что нужно проводить заседание секретариата. Он позвонил в Форос Горбачеву и рассказал ему о встрече Купцова с Ельциным.

– Значит, Борис Николаевич тоже понимает, что это был несвоевременный и поспешный указ, – сразу сказал Горбачев.

– Он обещал не наказывать коммунистов, – мрачно пояснил Шенин, – но его люди обзванивают все российские регионы, требуя отчитываться по исполнению указа, а в российском МВД подобная департизация уже идет полным ходом.

– Нужно поддержать наших товарищей и не разрешать действовать подобными методами! – воскликнул Михаил Сергеевич.

Шенин едва удержался, чтобы не сказать все, что он думает об этой ситуации. Присутствие самого Горбачева в этих условиях было просто необходимым. Но вместо этого он только произнес:

– Мы соберем заседание секретариата и вынесем наше решение по этому вопросу.

– Собирайте, – согласился Горбачев, – и будет правильно, если ты сам проведешь заседание.

– Спасибо, Михаил Сергеевич. Я буду информировать вас о решениях секретариата, – пообещал Шенин. – Хочу вам сообщить, что Павлов и Бакланов считают положение дел в экономике просто угрожающим и не думают, что новый договор поможет исправлению ситуации.

– Что ты хочешь этим сказать? – недовольно спросил Горбачев.

– Необходимо продумать меры о возможном введении чрезвычайного экономического положения в стране.

– Вы все словно сговорились, – разозлился президент. – У вас есть все полномочия для работы, тем более у Павлова и Бакланова. Пусть делают, как считают нужным. У нас Валентин отвечает за экономику страны. Вот пусть и вносит свои предложения. Я читал их совместную справку.

– У меня к вам еще один вопрос, – осторожно проговорил Шенин.

– Какой вопрос? – насторожился Горбачев.

– Центральная контрольная комиссия рассмотрела персональное дело Александра Николаевича Яковлева и приняла рекомендацию об исключении его из партии.

Наступило молчание. Шенин ждал реакции Горбачева. Яковлев был самым влиятельным членом Политбюро в годы перестройки и считался одним из самых близких к Горбачеву людей, даже после своего ухода из ближайшего окружения президента не раз встречался с ним.