Борьба на юге (СИ) - Дорнбург Александр

Проехали две-три станции. На одной из остановок к нам зашел казак посмотреть, как мы тут устроились. Мы уверили его, что нам очень хорошо, и если чего не хватает для полного удобства, то только сена или соломы, чтобы подстелить ее на пол. В этом он обещал нам помочь и действительно, немного погодя, принес целый тюк сена.

Усталые от бессонных ночей и волнений, мы зарылись в сено и так проспали до позднего вечера. Проснулись бодрыми и веселыми и принялись за еду, решив по случаю удачного минования Царицына, выпить по рюмке водки, да и к тому же было холодно. Ночь прошла спокойно. После полудня 22-го января мы проезжали Сальский округ с его обширной, не поддающейся охвату глазами дивной степью. Станции были на большом расстоянии одна от другой и почти пусты. Не похоже, что в этих местах можно успешно прятаться от большевиков!

На остановках мы заводили разговоры с казаками, успев с некоторыми из них подружиться. Начальства в поезде не было. Видно уже всех шлепнули! Эшелон состоял из разных сборных команд и казаков, отставших от своих частей, главным образом 2-го Донского, Сальского и Черкасского округов. По мере движения состав поезда уменьшался: отцеплялся то один, то другой вагон и казаки по домам шли походным порядком. К нашему счастью, наш знакомый казак был Старочеркасской станицы и следовательно ехал дальше других.

Помню, как после станицы Великокняжеской к нам зашел казак-одностаничник впустившего нас и разговаривая вдруг неожиданно выпалил, обращаясь к Сереже:

— А я вас, Ваше благородие, знаю, вы — поручик Щеглов.

Могу заверить, что разорвавшаяся бомба не вызвала бы того эффекта, какой произвели на нас эти слова. Заметив наше смущение, казак продолжал:

— Да вы не бойтесь, Ваше благородие, я никому не скажу, вы были для нас как отец родной. Нас тогда прикомандировали к штабу Н. дивизии, а вы были начальник пулеметной команды. Здорово ей-богу вы оделись, никто бы вас не узнал, да и я сам первый раз думал, что ошибся, но другие ребята сказали мне, что это вы едете с нами.

Овладев с собою и сознавая, что отпираться будет бесполезно, Сережа ответил:

— Сейчас и я тебя узнаю, ты — приказный Чернобрюхов!

— Так точно, — весело крикнул казак.

— Так вот что, Чернобрюхов, теперь ты знаешь кто я и, если хочешь, можешь пойти и выдать меня большевикам, а они, конечно, меня выведут в расход.

— Да что вы, Ваше благородие, разве я Бога не имею, мне то что, вы мне не мешаете, едете, ну и езжайте, — немного обидевшись проговорил казак.

— Ты пожалуйста не сердись, сказал Сережа — я пошутил, я знаю, что ни ты ни твои станичники болтать зря не будут, зла я им не сделал, расстались мы друзьями и лучше возьми вот 10 рублей, купи водки и выпей с ними за мое здоровье.

Обрадовавшись и не ожидая вторичного приглашения Чернобрюхов взяв деньги стремглав выскочил из вагона. Не прошло и минуты как он вновь появился еще с двумя казаками, пришедшими благодарить "их благородие" за подарок.

Чтобы оправдать цель своей поездки и выпутаться из неприятного положения Сережа рассказал, будто бы у него в Новочеркасске находится больная мать, и он едет ее проведать. Но так, как большевики офицеров на юг не пропускают, то ему пришлось переодеться в солдатскую форму.

— А вы, Ваше благородие, хорошо нарядились, совсем нельзя вас узнать — говорил еще один казак.

— Мы долго сумлевались и так и этак глядели на вас, чи вы чи не вы, да только когда вы заговорили, — тут мы вас все признали.

Не оставили они в покое и нас. Улыбаясь и подмигивая лукаво Сереже один из них добродушно промолвил:

— Да и эти вот, какие же они солдаты. Еще тот, — указал он на бородатого меня, — может быть и есть купец, а вот другой, как пить дать офицер, только кожись, я на фронте никогда их не видел.

Мы не протестовали и только старались перевести не особенно приятный для нас разговор на другую тему. Уходя от нас, казаки клятвенно обещали держать свой язык за зубами. Хотя после разговора с ними мы чувствовали некоторую уверенность, что сознательно казаки нас не выдадут, но, в то же время, нельзя было поручиться, что они не проболтаются случайно. Последнее обстоятельство не на шутку нас тревожило. Приходилось поэтому быть настороже. Наше беспокойство усилилось, когда в сумерки мы достигли станции Торговой (Сальск), где кроме вооруженных солдат и красногвардейцев, никого не было из частной публики. Здесь любая ошибка могла стать фатальной.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

На путях под парами стояло два эшелона красной гвардии, кровожадных упырей, готовых для отправки, вероятно на Батайск. На станции все нервно суетились, чувствовалось приподнятость настроения, что обычно свойственно станциям, особенно узловым, расположенным недалеко от фронта. Такому состоянию в значительной степени способствовало прибытие на Торговую санитарного поезда с ранеными в районе Ростова красногвардейцами. При громких криках сожаления и театральных клятвенных обещаниях беспощадной мести всем контрреволюционерам, раненых торжественно перенесли в зал первого класса.

Но в то же время, я заметил, что жалкий вид этих раненых сильно охладил революционный пыл остальных "товарищей". Во всяком случае, председатель военно-революционного комитета, человек с довольно интеллигентным лицом, вызывающий чувство глубокого омерзения, лишь панически метался во все стороны, видимо, тщетно стараясь собрать солдат, подлежащих к отправке на Батайск. Держась за голову и летая по вокзалу, он беспомощно взывал охрипшим голосом с криками ура-улю:

— Товарищи, авангард революции из эшелона N 7, пожалуйте в вагоны, поезд сейчас отправляется, наши на фронте требуют срочной помощи.

А на это ему разнузданные пьяные голоса упырей отвечали:

— Ничаво, без нас не уйдет, не горит, подождет маленько.

Цирк, прости господи! В царившей анархической сутолоке на нас никто не обращал особого внимания, и мы беспрепятственно бродили всюду, наблюдая забавные нравы и большевистские порядки. Вместе с тем, мы не забывали следить за нашими казаками, дабы не попасться врасплох. Они вышли на станцию, купили водки и закуски, а затем, забравшись в теплушку, поделили оставшиеся деньги и увлеклись карточной игрой. Как и прежде, наш поезд был оцеплен охраной, но этому мы не придавали значения, так как нас тут принимали за казаков. Поезд тронулся, а наши станичники продолжали игру и, видимо, сдержали свое обещание и никому о нас не проболтались.

Вскоре отцепили вагон, вероятно с казаками Егорлыцкой станицы, затем — Мечетинской и далее поезд следовал уже только в составе 4 вагонов. От казаков мы узнали, что конечный пункт нашего эшелона — полустанок Злодейский, дальше которого поезд идти не может, так как пути разобраны. Зайдя к станичникам, мы искренне поблагодарили их за гостеприимство и доброе к нам отношение и стали готовиться к последнему нашему этапу.

Поздно ночью прибыли на полустанок. Предварительно несколько раз обошли полустанок и детально его осмотрели. В одной комнате здания работали военные телеграфисты, принимавшие и передававшие какие-то телеграммы. Вероятно, это был передаточный большевистский пункт связи. В другом конце здания, мы с трудом через замерзшие стекла рассмотрели несколько десятков сидевших и лежавших в комнате вооруженных солдат. Казаки свободно входили и выходили из этого помещения. То же решили проделать и мы, побуждаемые желанием послушать разговоры, узнать новости и по ним сколько-нибудь представить себе оперативную обстановку.

Деланно развязно мы вошли и молча разместились в разных углах. Маленькая лампочка тускло освещала помещение. Из соседней комнаты через дверь чуть слышно доносились голоса, иногда отрывки читаемых телеграмм. Напрягая внимание и слух, я скоро убедился, что понять что-либо, и хотя бы смутно представить себе положение на фронте было совершенно невозможно. Большинство бывших здесь солдат уже спало, бодрствующие, народ горячий, или ругали буржуев и белогвардейцев, или вели разговоры, не имеющие для нас никакого интереса.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})