Траектория жизни. Между вчера и завтра - Константин Феоктистов

За время работы в КБ зарплата моя росла с формальным повышением должностей, которые я занимал. Мои товарищи (например, Николай Белоусов) временами напоминали мне, что пора бы обратиться в бухгалтерию и сообщить, что в связи с каким-либо званием, или с изменением названия должности, или по выслуге лет мне положено увеличить зарплату. К концу работы в КБ, с учетом всяких надбавок, премий, пенсии, мой доход, если можно так выразиться, составлял около тысячи рублей в месяц (и конечно, все равно не хватало: человек редко довольствуется тем, что имеет). Сейчас, разумеется, много меньше, но жить можно, грех жаловаться.

Кроме зарплаты, иногда получал премии: за работы по кораблю «Восток», за полет на «Восходе», Ленинскую и Государственную.

А тогда, будучи студентом МВТУ, я жил в общежитии в Лефортово. Постепенно как-то оказался в дружной компании. Было нас пятеро. На последнем курсе наша компания переехала в общежитие в Бригадирском переулке и поселилась в одной комнате. Жили коммуной, на строжайшей экономии. Мы и теперь встречаемся. Одного из пятерых, правда, уже нет: Ванюшка Косовцев, ставший главным конструктором Воронежского экскаваторного завода, умер молодым. Сын его уже давно инженер, тоже закончил МВТУ. Вовка Ануфриев — единственный из нас «общественный деятель» по комсомольской линии, что нам, естественно, не нравилось. Но мы ему это прощали, считая, что он занялся этим неблаговидным делом из-за Вали Баклановой, бывшей членом факультетского комитета комсомола, к которой он тогда «неровно дышал». Леня Бондарчук (он же «толстый Ленечка») пользовался популярностью у девушек, через много лет стал шишкой в Госплане. Борька Павлов — тогда наиболее положительный из нас (и не даром) — стал потом начальником главка в Минхиммаше. Перед глазами встает такая картина: общежитие, поздний вечер, мы (нормальные студенты) играем в преферанс, а Борька сидит в стороне на табуретке по-турецки, под табуреткой электроплитка (холодно), а в руках книжка (уж не учебник ли?).

После первого курса я обратился к ректору: так, мол, и так, желаю специализироваться по ракетам — отпустите в МАИ (только с согласия ректора можно было пытаться перейти в другой институт). Хочу туда, где авиация и откуда до ракет рукой подать. А он мне в ответ: никуда переходить не надо, а что касается ракет, то есть у нас две кафедры, которые весьма к ним близки, и то, что ты хочешь, найдешь там. Пошел я сначала на одну из них, на кафедру Ю. А. Победоносцева «Пороховые ракеты». Нет, не то: военное это дело, мне оно ни к чему. Пошел на другую, к В. В. Уварову, конструктору газовых турбин и воздушно-реактивных двигателей. На этой кафедре собирались начать читать курс по жидкостным ракетным двигателям. Понял, действительно никуда переходить не надо: ракетные двигатели — это же сердце ракеты! А вскоре вообще пришел к утешительному заключению, что самое важное для инженера — общетехническая подготовка, и лучшей, чем в МВТУ, нигде не получишь. То есть превратился в патриота МВТУ — очень удобное качество характера: становиться патриотом, когда это не требует от тебя усилий.

При распределении темы дипломных проектов на нас пятерых, занимавшихся на кафедре Уварова, выпали две темы по жидкостным ракетным двигателям, но обе попали к нашим девушкам. Потом одна из них отказалась, явно в мою пользу. Но я жертву не принял («мне жертвы не нужны»), хотя тема очень соблазняла, вроде бы прямо вела к цели. Решил еще потерпеть. Делал проект воздушно-реактивного двигателя с осевым компрессором. В дипломе несколько необычным был расчет компрессора. Я использовал новые экспериментальные данные, о чем вспоминал потом с тщеславным удовольствием.

13 июня 1949 года состоялась защита диплома. Распределение для меня было грустным. Девушка, за которой я ухаживал, оставалась в Москве. К тому времени в ракетной технике уже возникли крупные специализированные предприятия в Москве и в Подмосковье. А послали меня, как мне показалось, очень далеко от них, в недавно созданное конструкторское бюро на Урале, под Златоустом. Вообще-то дело там обещали интересное, однако к выбранной цели, я был в этом уверен, оно не вело. Откровенно говоря, очень не хотелось уезжать из Москвы. Но все же, отгуляв дома, в Воронеже, два месяца, поехал. Кстати, направили нас с курса туда человек пятнадцать — двадцать, а приехали, включая меня, лишь трое. Но вот что меня поразило — многие начальственные должности в среднем звене уже занимали выпускники МАИ того же, сорок девятого года. Преимущество их оказалось в том, что приехали они туда на два-три месяца раньше, сразу после того как защитились. А я на целый месяц опоздал с защитой (разгильдяй!), да еще два месяца бездельничал. Я не сразу разобрался в ситуации и первые дни всерьез воспринимал этих начальников.

Назначили меня инженером КБ, потом механиком цеха, а вскоре начальником пролета: нужно было пустить в ход нитку сварочных станков-полуавтоматов для сборки хвостового отсека ракеты Р1. Что сразу понравилось, так это полная самостоятельность. Никто (и я тоже) в этом деле ничего не понимал. Технологической документации толком не было. Хозяин техники! Очень импонировало. То какой-то сварочный полуавтомат капризничал, то подвижная сварочная головка не хотела работать нормально, то во время проведения точечной сварки стальные листы прожигались насквозь. В причинах я разбирался сам. Седлал сварочную головку и ездил на ней во время выполнения сварки, пытаясь понять, в чем дело. Подбирал материал электродов, режимы сварки. Несколько раз разбирал и собирал старинный компрессор, вывезенный после войны из Германии, пока не обнаружил, что перепутаны местами всасывающий и выпускной клапаны. Был ужасно доволен. Детектив!

Конечно, в Златоусте, кроме работы, были и отдых, и развлечения. Самым любимым делом стала охота на тетерева, на рябчиков. Как правило, отправлялся весной или осенью с приятелями, а то и один (и интереснее, и более рискованно: поговаривали, что в тамошней тайге еще обитают рыси и даже медведи) в ночь на воскресенье в горы. Нравился сам процесс: сборы, снаряжение, ружья, патроны, запасы еды, устройство ночлега. Уже в темноте найти большой, более-менее плоский камень, разжечь на нем костер, чтобы нагреть его: ночи-то холодные. Затем смести с камня угли и пепел, накрыть лапником, улечься спать и не проспать! Затемно успеть добраться до выбранного места засады и ждать начала тока. А к вечеру опять многочасовой путь через тайгу и болота — домой. Добычи, как правило, не было. Это огорчало, но к следующей вылазке уже прочно забывалось. Зимой по воскресеньям (если не было аврала какого-нибудь) — лыжи. Горы-то небольшие и некрутые, но опыта настоящего лыжника, конечно, не было, и я часто падал на каком-нибудь спуске, тут же, пытаясь реабилитироваться перед собой, повторял спуск и опять падал: иногда застревал на целый день на одном и том же склоне.