Заповедник архонтов - Михаил Ишков

При этом он не сводил долгий, настойчивый взгляд с девицы.

Старики, по-видимому, не были знакомы с этой нехитрой житейской мудростью, либо считали ее предрассудком, а может, просто любили эту тоненькую, оперенную густыми, черными, вьющимися локонами девушку, и как только Дуэрни оказалась на палубе, отпустили повод на всю длину. Сами уселись в подставленные им стражами кресла, концы обоих шнурков, прикрепленных к ошейнику, по очереди привязали к раздвоенным спинкам. Один из них тяжко вздохнул, вытер пот с совершенно лысой головы и замер, глядя на морской пейзаж. Другой доброжелательно посматривал на Дуэрни, на стражу, на Огуста, на нас, укладывавших на палубе тюки, покрытые просмоленной материей. Что было в этих тюках, даже я не мог разобрать — их содержимое не прощупывалось и было наглухо прикрыто от постороннего ментального взгляда.

Дуэрни, перебирая руками по перилам, прикусив нижнюю губу, пошла вдоль борта — так добралась до трехэтажной надстройки на баке. Здесь замерла, побледнела, потянулась в сторону исполинского, в четверть горизонта, Дауриса, погружавшегося в низкую розвесь цветастых облаков.

Я вздрогнул и, почувствовав легкий укол в сердце, зажмурился…

В памяти возникла другая девушка — земная, путешествующая морским путем до Индии. Вот какие слова прозвучали в сознании — «вы так легки, сударыня, что при желании могли бы пробежаться по волнам и отыскать незримый остров».

Я открыл глаза, мои брови полезли вверх… Казалось, еще мгновение, и Дуэрни, вскрикнув: «Почему бы нет, сударь!» — спрыгнет за борт и побежит по воде в сторону закатного, догонявшего своего великого собрата, мячиком падавшего на океанскую гладь Тавриса.

Старик, следивший за девушкой, ласково погрозил ей пальцем и осторожно потянул за поводок. Дуэрни едва слышно выдохнула «Ах!..», крепко схватилась за перила — ее коготочки впились в выбеленное дерево. Взгляд был прежним — ищущим, настойчивым.

Сердце в моей груди забилось гулко, с мучительной болью. Чьими глазами я в тот миг смотрел на нее? Губошлепа или потерявшего родину человека?

Кто даст ответ на эти вопросы? Впрочем, какая разница! Мне было плевать на любой возможный ответ. Воспоминание-видение о Фрези Грант было драгоценнее и полнее, чем самое обстоятельное, самое обоснованное, самое разумное объяснение. В нахлынувшем восхищении, томительном ожидании чуда все мои «сущности» были едины. Откровение пронзило меня на палубе тихоходного парусника в тысячах, а может, и десятках тысяч световых лет от родной, желанной и потерянной навсегда точки пространства.

Вот в чем истина!

Я неотрывно наблюдал за Дуэрни, и не мог справиться с предчувствием — ее никто не сможет удержать! Стоит только ей одолеть робость, найти ключик к необычайному, и она непременно бросится в волны… Это было так по-нашему, так по-людски… Вслед за ней и пассажиры, забавно размахивая руками, с радостными воплями и смехом, тоже начнут прыгать с бортов. Кто поосторожней, сначала робко спустится по трапу, попробует воду коготочком. Многие отдернут ногу — ну их, эти волны!.. Большинство из тех, кто будет барахтаться возле судна, сразу начнут молить о спасении. Им бросят концы, поднимут на палубу, но редких смельчаков, которые рискнут удалиться от корабля, уже нельзя будет остановить.

Из океана густо тянуло терпким, соленым запахом. Я заворожено вглядывался в близкую, поблекшую вечернюю даль. Горизонт был пуст — ни единого дымка, ни паруса. Шустрый Таврис наконец догнал своего исполинского спутника и, в который раз побратавшись, оба погрузились в цветастое, удивительным образом подсвеченное изнутри море.

Погрузку закончили поздним вечером. Отплытие было назначено на завтра, на раннее утро. Было жарковато, в преддверии сумеречной, обещающей быть звездной ночи, все высыпали на палубу.

Мы втроем устроились возле носовой надстройки, неподалеку от ужинавших стражей и чиновника из канцелярии Дираха. Тоже сели перекусить…

На палубе появились четыре матроса со скребками в руках. Вид у всех был разбитнй, штанины закатаны до колен, у полосатых рубах расстегнуты вороты, однако вели они себя на редкость смирно, стояли у борта, дожидались распоряжений капитана. Тот решительно вышел из кормовой надстройки, приблизился к нам, взял меня за шиворот и поставил на ноги. Я не сопротивлялся, роста он был маленького, но силой судьба его не обидела.

Капитан оглядел меня и, презрительно скривившись, спросил.

— Откуда это чучело?

— Из горцев… Знахарь, — ответил Тоот.

— Слушай ты, знахарь, — капитан сунул мне под нос здоровенный волосатый кулачище, для чего ему пришлось встать на цыпочки и вытянуть шею. — Хватай скребок и прыгай за борт. Поможешь моим ребятам содрать водоросли с корпуса.

Я глянул в сторону молодой мамки, все еще стояшей у борта. Та в свою очередь бросила взгляд на Огуста, чиновник на стариков. Те даже бровью не повели.

— Хозяйка, — ясно и членораздельно выговорил я. — Разве ваши люди обязаны исполнять приказания человека, в обязанности которого входит всего лишь доставка вашей благородной особы туда, куда ему приказано? Разве он вправе наносить вам оскорбление, подобным образом обращаясь с приписанными к вашей особе людьми, не считаясь ни с вашим титулом, ни с вашей миссией?

— Поговори у меня еще! — взъярился капитан, однако один из стариков неожиданно коротко распорядился.

— Заткнись! Иначе будешь смещен со своего поста. По возвращению на Дьори отправишься под арест. Ковчег решит, как с тобой поступить.

Капитан от негодования открыл было рот, однако Огуст кивнул одному из двух стражей, стоявшему возле него, и знакомый мне Туути, бородатый воин, самый большой любитель слушать сказки, небрежно, но очень сильно ткнул капитана в брюхо тупым концом копья. Потом перевернул копье острием вперед и спросил.

— Повторить?

Капитан опешил, смешался и коротко ответил.

— Нет.

Огуст вновь глянул на старика. Тот кивнул. Чиновник подозвал меня и приказал.

— А ты, умник, хватай скребок и марш за борт. Работать до… — тут помощник начальника канцелярии обратился к капитану. — До которого часа ему работать?

— До смены вахт, — буркнул тот.

Один из матросов показал мне, как пользоваться скребком и направил на корму. Сами они попрыгали в воду с низких, не более чем на метр возвышавшихся над водой бортов в средней части судна. Я, глядя на жуткую, словно подкрашенную слитыми красками и маслянистой пленкой, жидкость, некоторое время робел, потом, собравшись с духом, спрыгнул вниз. К моему удивлению, ощущения были те же, что и на Земле — мгновенный озноб, тепло, всплеск веселья, расслабление, благодать…