Жена по найму - Джанет Иванович

— И это все?

— Нет, не все. Я тупею, сидя в этой комнате день за днем. Думаю, сельская жизнь не по мне. Я хочу пойти в магазин, даже поругаться с кем-нибудь в очереди, я скучаю по загрязненному воздуху и автостраде, водителям, делающим при виде меня непристойные жесты, я хочу поговорить с кем-нибудь без местного акцента, наконец.

— У тебя жар?

— В этом городе полно чудаков.

— Но большинство из них — хорошие люди, ты поймешь это, если останешься.

— Никогда! — сказала Мэгги. — Никогда не привыкну к Скоджену, я вернусь домой, пойду на работу к Гризи Джейку и закончу книгу. А потом махну в Тибет.

— Говорят, Тибет уже не рай, там тоже есть проблемы.

Мэгги отправила еще стопку одежды в чемодан.

— Никто не принимает меня всерьез.

— Неправда, я всегда принимал тебя всерьез… до сегодняшнего момента.

Хэнк схватил чемодан и вывернул его содержимое на кровать.

— Мы заключили сделку, и ты должна быть моей женой в течение шести месяцев, и я надеюсь, будешь выполнять свои обязанности.

Мэгги почувствовала, что слезы обжигают ее глаза. Почему он все так усложняет? Ведь она любила его, и не хотела уезжать, но то, что она сказала — правда. Она думала, что будет несчастна в Скоджене. Да и он тоже. И их брак, и их дети, когда они будут. И она хотела уехать отсюда как можно скорее, чтобы забыть все как можно прочнее. И неужели он не понимал, что каждое ее движение в его присутствии было агонией?

Но он не желал сдаваться:

— Мы заключили соглашение, хочешь, я переберусь в амбар до конца срока?

— Хорошо, — она упрямо наклонила голову, — я останусь, но я посвящу все свое время книге. Я готова выполнять все свои общественные обязанности, но не личные — идет?

— Идет!

Глава 10

Мэгги повесила телефонную трубку и вновь уселась к столу, невидящим взором уставясь в окно своего кабинета. Несмотря на утро, солнце едва пробивалось сквозь завесу падающего снега. Весь мир казался тусклым. Сад давно уже был завален снегом, деревья представляли собой снеговые холмы, со стелющейся меж ними поземкой. Только их верхушки торчали какими-то причудливыми остовами, молчаливо сносящими натиск стихии. И лишь глухой звук шагов да скрип дверей говорили о существовании жизни в доме. Маленькие сухие снежинки отвесно падали вниз. О таком снеге люди говорят, что он зарядил надолго. Мэгги многое уже знала о снеге: мокрый, сухой, метель, снег, который хорош для катания на лыжах, для катания на санках, из которого отлично получались снеговики. В лучшие времена снегопад вызвал бы у нее глубокое волнение, ибо она была отважной женщиной. Но это в лучшие времена.

Мэгги была одинока в полном людей доме. И сама хотела этого. Или не видела иного выхода. Все пять месяцев она запиралась в своей комнате, день и ночь работая над книгой о тете Китти. Хэнк не нарушал ее уединение. Элси только ворчала по этому поводу. Ее пребывание здесь подходило к концу. Шесть месяцев истекали в январе. Она добилась своего, написала книгу, и даже смогла продать ее. Как раз минуту назад ее представитель сообщил ей, что она богатая женщина. По-видимому, не одна она сочла информацию, содержащуюся в дневнике, интересной.

Но победа оказалась нерадостной. Мэгги была несчастна. Вычеркнув из своей жизни Хэнка, она получила взамен только постоянную сердечную боль, от которой у нее временами захватывало дыхание; хорошо еще, что книга отнимала у нее большую часть дня. Но теперь, когда книга закончена, она лишилась этого прибежища. Нужно начинать новую книгу, говорила она себе, но эти уговоры не вызывали особого энтузиазма. Поглядев на себя в зеркало, она увидела, что заметно осунулась за последнее время.

Элси постучала в дверь.

— Все пошли украшать елку, а ты киснешь здесь одна.

Мэгги улыбнулась в ответ. На Элси всегда можно положиться, она всегда найдет слово, чтобы встряхнуть ее, не дать погибнуть от жалости к себе. Она была сурова, но справедлива. Несчетное число раз за последние месяцы Элси поддерживала ее и своим ворчанием, и горячим супом.

— Тебе надо погладить платье для рождественской вечеринки? — спросила Элси.

Мэгги отрицательно покачала головой. Не стоило беспокоиться: платье стало чуть великовато, но фасон позволял. Снизу доносились запахи ели и яблочного сидра. Там собрались все: родители Хэнка, тетя Туги, Слик, Окс, Эд, Верн, Бабба, их жены и подруги, помогавшие украшать елку. Мэгги тоже должна была быть там, если бы была хорошей женой, но она вновь сослалась на книгу, чтобы не идти вниз. Никто в доме еще не знал, что книга не только написана, но уже куплена.

Что с ней произошло? Она трусиха, которая не может смотреть на счастье других. Особенно теперь, в Рождество. Ведь это время семьи. Время любви. Но не для нее. Слезы тоненькими струйками потекли по лицу. «Гормоны», — подумала Мэгги.

— Ты слишком изнуряешь себя работой, надо иногда и повеселиться.

Она не делает этого потому, что тогда ее решение уехать может рухнуть, как карточный домик. Но ничего ведь не изменилось. Не изменился отец Хэнка, не изменился Бабба, не изменился и Скоджен. И, самое главное, не изменилась Мэгги. Она так же, как и раньше, не принадлежала ни Риверсайду, ни Скоджену. Но на земле наверняка найдется место, где она смогла бы чувствовать себя уютно, где нет ни тоски Риверсайда, ни уныния Скоджена.

— Сегодня вечером я веселюсь, — заявила она Элси, — мне только надо еще кое-что закончить и я буду свободна.

— Все скучают без тебя.

Нет, они не скучали по ней. Мэгги могла слышать это из разговоров внизу. В них даже изредка не мелькало ее имя, не удивительно, ведь уже несколько месяцев она фактически в стороне от жизни, текущей в доме и за его пределами. За это время Хэнк успел сменить бейсбол сначала на футбол, а потом и на хоккей. Был куплен пресловутый пресс для сидра, мало того, он уже работал, даже пекарня почти стала реальностью.

— Никто не скучает без меня, слышишь, как они веселятся?

— Хэнк скучает. Если бы ты только видела его глаза!

Мэгги задумалась над ее словами. В глубине души и она знала это, ей хотелось, чтоб это было так. И она ничего не могла с собой поделать, любовь к Хэнку продолжала теплиться где-то внутри нее. И как не пыталась Мэгги подавить эту любовь, именно она, а не какой-то там договор, удерживала ее здесь все эти месяцы. Она боялась Рождества задолго до его прихода, боялась потому, что в зале фермерской ассоциации устраивался праздник, которого она не могла избежать. Теперь же, накануне, она чувствовала какое-то онемение и упадок сил, и это — еще до начала! Да, у нее явно не подъем! Завернувшись в купальный халат, с влажными после душа волосами, она просто плакала, сидя на кровати. В последнее время это стало едва ли не самым ее любимым занятием, правда, предаваться ему свободно она могла лишь ночью, уткнувшись носом в подушку, пока все в доме еще спали.