Рябиновое танго - Неделина Надежда

Обида — противник в принципе ей хорошо знакомый. Восемнадцать лет назад этот враг номер один одержал над ней свои первые победы. Он победил тогда даже на двух фронтах: побежденными оказались ее родители и она сама.

Свою позднюю любовь она встретила случайно, когда уже и думать перестала о какой-то там любви. Ее — молодого талантливого педагога-новатора — часто приглашали на всевозможные торжественные собрания по случаю всенародных праздников. Он часто выступал на этих собраниях. Сидя в президиуме, она слушала его выступления, и именно грамотная, правильная речь вначале и привлекла ее внимание. Для советских времен грамотный, культурный руководитель — это почти нонсенс. Каждое такое собрание заканчивалось банкетом по случаю того всенародного праздника, которому было посвящено это собрание. На таком банкете они и познакомились.

Он сразу сказал, что у него есть семья, показал фотографию жены и двух чудесных дочушек. Но Наталью Николаевну это не остановило, потому что она влюбилась без памяти, без оглядки на все семейные и им подобные обстоятельства. После третьего банкета они оказались в спецквартире обкома партии, которая стала постоянным местом их встреч.

Перемены в ее жизни самым естественным образом попали в поле зрения ее родителей, потому что невозможно было не заметить ее цветущего и счастливого вида.

— Кто он? — последовал их четкий и конкретный вопрос.

Ни обманывать, ни хитрить они ее не научили. В их семье это считалось делом постыдным, поэтому родители услышали ее честный ответ о нем и о ней, об их взаимной любви.

— Как ты можешь разрушать чужую семью?! — негодовали родители. — Разве этому мы тебя учили? Разве так мы тебя воспитывали? Ты — главное творение нашей жизни! Получается, что мы создали некачественное творение, потратив на это лучшие годы? — обижались они.

В обиде они вспомнили, что из-за нее, собственно, не защитила докторскую и осталась «вечным кандидатом наук» мать. Узнав о беременности дочери и нежелании ее любовника признать ребенка, категорически отказались иметь незаконнорожденную внучку.

— Наташа, тебе же не двадцать лет! Ты уже можешь мыслить трезво и здраво! — приводили они свой довод.

— Вот именно! Мне уже далеко не двадцать! Я должна думать о своем будущем! — выставляла контрдоводы Наталья Николаевна.

Но все доводы разбивались о глухую стену обиды, которая в союзе с моральными советскими амбициями одержала свою первую победу над родительской любовью. Будучи отринутой и непонятой, не выдержала перед обидой и дочерняя любовь.

Много лет обида жила в душах Натальи Николаевны и ее родителей. Из-за нее разрушилась их семья, из-за нее они на долгие годы потеряли друг друга. Отступила обида лишь перед более сильным противником — страхом смерти. Серьезно заболев, ее отец возжелал примириться со всем миром, в том числе и с дочерью. Адрес ее самой лучшей институтской подруги родители нашли в старых письмах и написали ей. Примирение, хоть и поздно, состоялось, но обида оставила в душе Натальи Николаевны неизгладимый след. И вот через много лет история повторялась.

«Почему она меня не понимает? Почему она молчит? Я не сделала ей ничего плохого, я посвятила ей свою жизнь», — думала долгими вечерами Наталья Николаевна, и обида изводила ей душу.

К врагу номер один в такие вечера присоединялся враг номер два — одиночество. С ним Наталья Николаевна впервые столкнулась в день Машиного отъезда — двадцать четвертого августа. Этот день черными буквами отпечатался в ее сознании. Именно с этого дня она чувствовала одиночество постоянно. Она чувствовала себя одинокой не только в квартире, но и среди коллег, среди учеников. Острее, конечно, было тихое домашнее одиночество. Она не знала средств борьбы с этим новым врагом, потому что никогда прежде не была одна. Рядом всегда была дочь. Это было как нечто само собой разумеющееся. Казалось, что так будет всегда…

Начало весны Наталья Николаевна заметила только потому, что почтальон принес поздравительную телеграмму от Маши. Принес ее на день раньше праздника.

«Машка отправила ее заранее, она знает, что почта восьмого марта не работает», — заметила Наталья Николаевна для себя, как бы между прочим, не ставя в заслугу дочери ее внимание и предусмотрительность.

Особой радости телеграмма ей не доставила. Наталья Николаевна даже не заметила, что верх опять взяла обида: она одержала хоть и маленькую, но очередную победу. С этой телеграммой Наталья Николаевна проделала то же, что и с другими: прочитав ее несчетное число раз, красным карандашом внесла исправления и присоединила ее к стопке других бланков.

Сегодня она, почувствовав себя плохо, с утра отпросилась у директора школы «немного поболеть».

«Весь праздничный ажиотаж — собрание, концерт, поздравления учеников и коллег пройдут мимо меня. Но это и к лучшему. Праздничный настрой — это сейчас не мое. Мне нечему радоваться. Радоваться тому, что я женщина? Радоваться тому, что я родила дочь? А зачем я ее родила? И где теперь эта дочь?» — изводила себя вопросами Наталья Николаевна, сидя перед телевизором и пытаясь вникнуть в смысл монолога известного юмориста. Сразу ей это не удалось, как не сразу она расслышала и дверной звонок. Думая о том, кто бы это мог быть и что она никого не ждет, пошла открывать дверь.

— Сюрпрайз! — с порога закричала ее любимая подруга.

За ее спиной толпились дети, они шумели, улыбались.

— Дети, а нас, похоже, и не ждали! — весело заметила Раиса Васильевна. — Но это не собьет нас с верного пути! Смелые — вперед!

Наталья Николаевна выслушала немногословное поздравление детей. Они вручили ей крупную розу на длинном стебле.

— А это — подарок от меня! — Раиса Васильевна протянула ей большую коробку с тортом. — Чтобы было с чем чаек попить. Что ты в таком состоянии могла испечь? А это — для души. — На коробку торта она поставила синюю коробочку духов. — Твои любимые «Клима».

Поблагодарив всех, Наталья Николаевна рассадила детей на диван и стулья и поспешила на кухню, чтобы поставить чайник. Раиса Васильевна расставила на столе чайную посуду.

У Натальи Николаевны, как у завуча, давно не было классного руководства, а значит, не было и своего класса. Эти дети, что пришли поздравить ее с праздником, были ее кружковцами. Выходя за рамки школьной программы, она прививала им любовь к высокой поэзии, учила мыслить, уметь высказывать свое мнение. Сидя за столом, угощая их тортом, она видела их веселые лица, чувствовала общий веселый настрой за столом, но почти не слышала их веселых рассказов о школьном празднике.

«Ну почему Машка не может быть такой же добросердечной? Почему не может радоваться мелочам, как эти дети? Неужели я не дала ей этого, не вложила в нее это? Почему от своих кружковцев я слышу больше добрых слов, чем от родной дочери?» — обижалась на дочь Наталья Николаевна, сидя за праздничным веселым застольем.

— Ну дорогие мои, вы молодцы, что навестили недужную, но не будем злоупотреблять вниманием больного человека, — без дипломатии обратилась Раиса Васильевна к детям.

Наталья Николаевна, проводив детей, вернулась к подруге, которая в глубокой задумчивости по-прежнему сидела за столом.

— Знаешь, подруга, а ведь ты серьезно больна, и это не ОРЗ. У тебя душа больна.

— Значит, я душевнобольная? — Без тени улыбки на лице Наталья Николаевна внимательно смотрела на свою подругу.

— Ну может, не в такой степени, не так сильно все запущено. Мне бы очень хотелось, чтобы так и было, но предпосылки к этому у тебя есть. Ты хоть слышала, о чем говорили дети? Я не знаю, в каких облаках ты витала, но тебя с нами не было. Могу лишь предположить, что ты препарировала собственную жизнь, а в частности, свои отношения с Машкой. Так? Я угадала?

— Ты всегда отличалась сообразительностью, — едко заметила Наталья Николаевна

— Да это и нетрудно было сделать Я тебя сто лет знаю, а в последнее время просто не узнаю. И я могу назвать причину, почему ты так изменилась.