Материнская власть. Психологические последствия в жизни взрослых людей. Как начать жить своей жизнью - Елена Андреевна Новоселова

успела получить жизненный опыт и получше узнать людей. Теперь они с Катей засели дома. Жизнь в маленьком городке, дом и быт (1990-е годы — приходилось и в очередях постоять), постоянные тревоги о здоровье дочки испортили мамин характер. Она и по природе никогда не была особенно доброй и сочувствующей. Но в молодости многие бывают эгоцентриками: эмпатия часто развивается вместе с жизненным опытом, постепенно приходит умение видеть и чувствовать чужие эмоции, понимать, каково другому человеку, влезать в его шкуру. Социальное и эмоциональное развитие Катиной молодой мамы остановилось на полпути. Язвительная, брезгливая, с вечно поджатыми губами и недоверчиво сведенными бровками, она казалась неспособной на теплое отношение к кому бы то ни было.

Дочь не стала исключением. Катя должна была всегда оставаться чистой и опрятной: грязных детей никто не любит, утверждала мама. Хотя проблемы со здоровьем Катя вскоре переросла, оздоровительные процедуры были возведены в культ. Чтобы заслужить ритуальный поцелуй (прикосновение губами к щеке), Катя должна была идеально прибраться в детской, сделать свою часть домашней работы (надо признать, не слишком большую — Катина мама была практически идеальной хозяйкой и не делегировала ребенку такие важные вещи, как чистка поверхности плиты или добавление изюма в воскресные булочки). Точно так же четко Катя должна была выполнять все врачебные предписания и мамины запреты: играть только во дворе — ни шагу за его пределы; дружить только с хорошими девочками — дочка дворничихи не подходит. Разумеется, когда Катя пошла в школу, никаких других оценок, кроме пятерки, мама не признавала. Она никогда не ругалась, не повышала голос; она язвительно замечала:

— Да уж, вот это постаралась… В следующий раз Елизавету Андреевну попрошу за такое сразу тройку ставить.

То же касалось любого Катиного творчества, любых поделок. Ни разу Катя не видела искреннего, теплого участия. (Похвалы необязательны — достаточно просто заинтересоваться тем, что ребенок делает, отнестись к этому со вниманием.) Всегда — снисходительный беглый взгляд; часто — замечания, полностью обесценивающие сделанное. «Ну да, неплохо станцевала, но можно было бы и получше. Вот смотри, как Аня, как Петя, — видишь разницу?» Или в телефонном разговоре с подругой: «Катя моя на рисование тут ходить вздумала. Конечно, ну какое там рисование, это же не Дом творчества. Так, каляки-маляки».

Катя старалась. Очень. Она тянула носок, рисовала опрятные картинки, получала только пятерки, никогда не огорчала маму. Кате хотелось, чтобы мама была ею довольна, чтобы ее наконец-то признали достойной и еще чего-то такого, чего она никогда не видела и не переживала. На самом деле Катя бессознательно жаждала проявлений маминой любви, искреннего заинтересованного внимания. Не дежурного поцелуя. Не снисходительного «молодец, неплохо». Но добиться этого было невозможно. И лет в 13 Катя наконец почувствовала, что старается зря. Вернее — что если стараться и нужно, то не ради мамы, а ради собственных целей.

Катя стала скрытной. Она перестала быть хорошей девочкой и начала вести виртуозную двойную жизнь — отличницы и оторвы. Она дружила с самыми отпетыми девчонками и парнями, научилась врать, умалчивать и скрывать от матери свою другую сторону. Одновременно Катя продолжала прекрасно учиться, поступила в престижную школу, ставила перед собой амбициозные цели. Но она начала отдаляться от матери, избавляться от зависимости.

— Катя моя стала себе на уме, — заметила мама. — Хитрая растет.

К этому времени Катина мама наконец вышла на работу. У нее появились свои интересы, и она окончательно перестала обращать внимание на дочь.

А что же Катин отец?

Он был совсем другим. Правда, много работал, но, когда получалось, брал Катю на длинные прогулки, смешил ее, развлекал и баловал. Мама относилась к папиному воспитанию насмешливо, иногда выговаривала, что с ним Катя промочила ноги или съела что-то потенциально аллергенное. Но если бы не папа, Кате жилось бы в детстве намного хуже; она росла бы без живого сочувствия, участия, привязанности. К сожалению, отец умер, когда Кате исполнилось 17, а через год Катя уехала от мамы в другой город.

С тех пор прошло полжизни. Катя сделала отличную карьеру, дважды побывала замужем. С третьим мужем наконец решилась на ребенка. Родилась дочь.

— Ужасно, но я не могу не шпынять Дашу, — сказала Катя на нашей сессии. — Она так часто меня раздражает. Нахожу в себе ту же брезгливость, что у ее бабушки, моей мамы. Мне все время хочется ее исправлять. Заеды на губах, грязные волосы, не так держишь ноги… Сначала умойся, потом приходи… Что мне делать? Как мне научиться безусловной любви к ребенку? Ведь я-то, в отличие от мамы, понимаю, что так нельзя!

Что произошло?

Мать Кати не успела социально и эмоционально созреть, она родила Катю слишком рано, и неблагоприятные факторы среды усугубили неприятные черты ее характера, не смягчили их. Вот так и вышло, что материнство не приносило ей особого удовольствия, а Катя не получила от мамы тепла и эмоциональной заботы.

Дело облегчалось тем, что у нее была не только мама, но и отец.

— Почаще представляйте себя своим папой, — посоветовала я на одной из сессий. — Представьте, что он мог бы прожить эти дополнительные 25 лет и водить внучку на прогулки, как вас. Родительские роли на самом деле не гендерные и очень условные. В вас есть и мамины брезгливость и оценочность, и папины молчаливая доброта, тепло, стремление радовать ребенка. Это не универсальный ключ к ситуации, но один из помогающих способов…

Катя поняла, что ей проще «воображать себя Дашиным покойным дедушкой» на прогулках, потому что с папой они общались в основном вне дома. А дома царила мама — и теперь, оставаясь с ребенком в квартире, Катя начинала вести себя «больше по-маминому». Катя удивилась тому, насколько прочно некоторые вещи впечатываются в нас на долгие годы.

Помогала и наша работа над текущими, актуальными отношениями с мамой. С годами, после приобретения опыта в общении с людьми, серьезных жизненных испытаний Катина мать смягчилась, стала больше ценить отношения, тактичнее общаться с людьми, перестала откровенно отталкивать близких. Ушли привычки красавицы, за которой надо еще побегать. Конечно, никакого материнского тепла и близости Катя так и не дождалась (и ждать их в таких случаях — обессиливающая иллюзия). Но пришло другое — нечто вроде взаимного уважения. Катя заметила, что мать втайне уважает ее за те вещи, которых не смогла добиться сама (карьера, заработанные деньги). Оказывается, самостоятельность дочери, ее «себе на уме» обернулись чем-то таким, что мать вполне могла оценить и в своей «валюте». В свою очередь, Катя зауважала мать за то, что с