Святослав Хоробре: Иду на Вы! - Лев Прозоров (Озар Ворон)

Главенство жрецов в славянском обществе заметно даже по археологии. Русанова и Тимощук в своей книге пишут, что в славянских землях была распространена система, при которой в центре каждой группы селений находится возвышение с вершиной, окруженном чисто символическим, не способным быть реальной защитой валом. На окруженном валом пространстве нет так называемого "культурного слоя", то есть следов постоянного проживания сколь-нибудь большой группы людей. Зато там есть следы непрерывно поддерживаемого огня — одного или нескольких, стоявшего в центре "столба" — у Иванковиц этот "столб" -каменный, четырехгранный, с личинами, смотрящими в разные стороны света, даже сохранился. Там же найдены еще два кумира. Иногда там же находят следы жертв — зерном, хлебом, животными, а с Х века все чаще — людьми. И неудивительно — в эти века мир язычников не просто старел — он рушился, погибал, и его пытались спасти самыми крайними средствами. Иногда рядом со святилищами находят небольшие одинокие домики со следами постоянной, но аскетически-строгой жизни — жилища "повелевавших царями" жрецов.

Любопытно, что подобная система — со святилищем в центре гнезда поселений — появляется сперва, в VI-VII веках у балтийских славян, а уже потом, в VII-VIII, проникает в Восточную Европу и овладевает ею. Лишнее доказательство единства славянской религии и общеславянского значения Варяжского поморья, как ее центра.

Даже глава следующего по почету и влиянию слоя — воинско-дружинного — князь выглядит как представитель жречества. Слово "кнез" в западнославянских языках обозначает жреца. В польском князь — "ксенж", а священник — "ксендз". Кстати, знаменитое "чернокнижник" — заимствование из Западнославянских наречий, к легендарной "Черной Книге" отношения не имеет, а означает "черного жреца", жреца Черного бога.

Дружины тоже составляли особенный, еще толком не исследованный мир, со своей, почти рыцарской этикой, со своим эпосом, легшим в основу позднейших "Слова о полку Игореве" и былин. Именно в дружинной среде было принято отпускать чубы на бритых черепах и татуировать руки. Кое-что о быте и нравах дружины я расскажу позже, когда буду говорить о воспитании нашего героя. Это были прирожденные и зачастую — потомственные бойцы, как правило — конники, в кольчугах и островерхих шлемах. Их объединяло боевое и обрядовое братство воинов-волков, воинов-туров. Они и без доспехов могли, одержимые "буестью" — духом Зверя-покровителя, кинуться на вражью рать, крестя мечами направо и налево. Редко пользовались топорами и луками в бою, предоставляя охотничье оружие общинным ополченцам. Идеалом их было "рыскать волками в поле, ища себе чести, а князю славы". Цену эти бойцы себе знали хорошо. А цена была вот какова — в 1071 году под Белоозером киевский воевода Янь Вышатич пошел на три сотни приверженцев волхвов с двенадцатью отроками — младшими дружинниками — и победил. Цена, стало быть, двадцать пять общинников против одного отрока. Поэтому дружинники легко переходили от князя к князю и еще легче — от города к городу. Отражено это в летописях, отражено это и в былинах — помните, как обиженные князем богатыри покидают Киев и не желают защищать его от Калина-царя? Но было в них и жреческое начало. Побежденный в бою рассматривался, как жертва Богам Войны, и с телом его поступали соответственно. В былинах Илья Муромец и Алеша Попович обходятся с побежденным врагом — Жидовином, Идолищем, Соловьем, Тугарином — так же, как обращались с жертвенными животными — рассекают тела на части, а голову надевают на копье или кол. Это — подобие того, как мир когда-то создавался из частей жертвы Рода, причем голова стала небом, поэтому ее, словно на мировой оси, на мировом древе, поднимают вверх на древке копья. Точно также поступили ободриты с Иоанном, епископом Мекленбурга в 1066 году, а поляки-язычники со святым Войтехом. Поэтому и возникло представление о благом посмертии воина, погибшего в бою, ибо смерть в бою приравнивалась к смерти на алтаре и прямо вводила погибшего воина в мир Богов. Впрочем, обширное исследование нравов и быта дружины еще впереди.

Здесь следует заметить другое — дружинники не имели никакой недвижимой собственности. Так же, впрочем, как и князья. Общество русов-язычников не было феодальным, не было оно феодальным и много лет после крещения — это окончательно доказал в своих трудах И. Я. Фроянов. Впрочем, в азарте отстаивания своей позиции Игорь Яковлевич частенько увлекался, безмерно преувеличивая степень равенства и демократии на Руси. Неравенство, конечно, было, но оно имело не социально-экономические, а сакральные основы. Впрочем, об этом поговорим, подводя итоги. Пока же заметим — собственность на землю у русов и славян была исключительно общинной, мирской. Общины на своих собраниях-вече могли приглашать к себе того или иного князя с дружиной. Вече не было властью само по себе, оно редко творило суд, принимало законы. Но оно могло решить, кто будет этим заниматься. Могло выгнать неугодного князя и позвать нового. Свободные простолюдины на Руси Х века жили достаточно богато. Возможно, именно тогда сложилась пословица: "На Руси от голода никто не умирал". В погребениях простых общинников того времени часто находят серебряные и золотые вещи. Ибн Фадлан говорит, что купцы с состоянием во многие десятки тысяч серебряных дирхемов не были на Руси редкостью. Общинники давали своему князю прокорм-полюдье, как бы принимая по очереди в гостях его со всею дружиной. Другим источником доходов князя с дружиной, кроме военной и охотничьей добычи, были "виры" — штрафы, которыми облагались различные, подпадающие под суд князя проступки. Хотя большинство споров и несогласий, конечно, решалось внутри мира-общины и на княжеский суд выплывали то, что случалось между представителями разных общин.

Кроме общинников — совладельцев земельных угодий, купцов, владеющих лавками — торговые ряды стояли в Ладоге еще во времена Рюрика, были еще и рабы. Наше представление об этих людях сильно испорчено штампами из советских учебников. Рабы в таком смысле, эти "говорящие орудия", появились только в античной, средиземноморской цивилизации, и то на ее закате. На Севере все было по другому. Восточные авторы отмечают, что "русы к рабам относятся хорошо", а лингвисты указывают, что рабов в русском языке обозначали слова однокоренные с теми, которыми называли детей. Вроде бы рабы — это вечные дети. Да, за них все решает "взрослый"-хозяин, он может обойтись с ними очень сурово. Но и он обязан заботиться о них, и отвечать за них перед законом. Кстати, сообщения о жестоком обращении с рабами, как и об убийстве рабами, доведенными до отчаяния, своих господ, в летописях связаны в основном с христианским духовенством. Именно оно принесло из Византии, Восточно-римской империи чуждое славянам отношение к рабу. Епископ Ростовский, Федор, прославился зверским отношением к рабам, пытками и членовредительскими наказаниями. Архиепископ Новгородский Лука Жидята отрубил своему холопу Дудике обе руки и нос. Его преемника, Стефана задушили собственные холопы. А преподобный Варлаам Хутынский в дарственной монастырю перечисляет столько-то голов скота, и столько-то челяди. У их современников-мирян, не говоря уж про предков-язычников, ничего подобного не встретишь. Они обращались с рабами не более жестоко, чем в те времена, причем не только на Руси, обращались с детьми.

Могут спросить — отчего же эти взрослые люди считались детьми? И как же тогда в рабы попадали пленные? Здесь придется коснуться очень важной для языческого общества темы — инициации или обрядов посвящения. Дело в том, что для язычника не количество лет определяло вопрос — взрослый человек или нет. Чтобы быть участвовать в обряде — а обрядом ведь была и свадьба, и война, и управление хозяйством — человек должен был пройти долгий, трудный, зачастую — мучительный и опасный обряд инициации. У русских следы этого обряда обнаружил В. Я. Пропп и описал их в своем труде "Исторические корни волшебной сказки". То была не формальность, подобно сегодняшним "посвящениям в студенты" или тому подобным развлечениям. Человек должен был стоически перетерпеть множество мук и опасностей, а в конце — умереть тяжелой, мучительной смертью — и воскреснуть новым человеком, взрослым, полноправным общинником. Если человек не выдерживал мучений, он оставался вечным ребенком общины, неполноценным существом. Холопом, челядином, чадью, робей, робом, рабом. В суровые времена палеолита, породившие этот обряд, до него не доживали слабосильные дети. Холод, голод, болезни, хищники уносили из жизни подавляющее большинство задолго до посвящения. В обществе же земледельцев гораздо больше детей, неспособных перенести испытания инициации, стало доживать до них. Так появились и умножились первые рабы. При чем же тут пленные? А вот при чем. Мы уже говорили, что гибель в бою считалась благой. Тот же, кто не принимал ее, в страхе бросал оружие, просил пощады — тот как бы показывал, что не полноценен, как взрослый, прошедший инициацию общинник. Он показывал, что он на самом-то деле не готовый к полноправной жизни взрослый ребенок, и просил его по-щадить, то есть признать чадом, ребенком, усыновить. Впоследствии он мог, пройдя обряд заново, снова вступить в круг взрослых, как равный — в новой общине, или в той, в которой родился. Об этом свидетельствует византиец Маврикий Стратег: