История политических и правовых учений. Курс лекций. 2-е издание. Учебное пособие - Елена Тимошина

И не выискивай ошибок в моих выражениях, а постарайся яснее постигнуть смысл моих речей. А сделай это так: вспомни, как раньше мы рассуждали, что больному еда кажется и бывает горькой, а здоровому кажется и для него есть прямо противоположное… И осуждать их нельзя, что-де больной – неуч, раз он утверждает такое, а здоровый – мудр, раз утверждает обратное. Просто надо изменить худшее состояние на лучшее, ибо одно из них лучше. То же касается и воспитания: из худшего состояния надо приводить человека в лучшее. Но врач производит эти изменения с помощью лекарств, а софист – с помощью рассуждений» (Платон. Теэтет. 166–167). Иначе говоря, софист – воспитатель и учитель. Он воздействует на саму «меру», т. е. на человека, и в этом видит свое предназначение.

В связи с этим особое значение придается риторике как учебной дисциплине, имеющей прикладное значение. Наиболее известным софистом в этой области был Горгий, автор недошедшей до нас работы с остроумным названием «О природе, или о небытии». Кажется, что в ней он дошел до полного гносеологического нигилизма, совершенно отрицая возможность познания. Горгий отстаивает три основных тезиса:

1) бытие не существует;

2) если даже предположить, что оно существует, то оно непознаваемо;

3) а если вдруг познаваемо, то уж словами точно невыразимо.

Ведь слово выражает не сущность вещи, а всего лишь мнение о ней. Поэтому оно начинает жить своей автономной жизнью и получает почти безграничные возможности для воздействия на поведение человека.

Итак, существует сфера, в которой человек и человеческое слово обладают удивительной созидательной и разрушительной силой – это политика.

§ 2. Происхождение человеческого общества.

государства и добродетели

Все люди причастны к добродетели, т. е. способны быть хорошими гражданами и участвовать в политической жизни. Протагор доказывает это положение с помощью мифа о происхождении человеческого рода. Боги из огня и земли создали все живые роды, вывели их на свет и приказали Прометею и Эпитемею (двоюродным братьям Зевса) наделить их всем необходимым. За дело взялся Эпитемей, но был он не очень мудр. Звери и птицы получили все необходимое для защиты и пропитания: кто-то быстрые ноги, кто-то силу, кто-то умение летать, кто-то получил толстые шкуры и т. д. А когда дело дошло до людей, оказалось, что Эпитемей израсходовал все, что у него было. Тогда на помощь пришел Прометей. Он проник в мастерскую Гефеста (бога огня) и Афины (богини мудрости), похитил их умения и передал людям. Таким образом люди оказались причастными к богам, научились говорить, строить жилища, добывать пропитание и т. д. Поначалу они жили разбросанно, но вскоре стали ради общей безопасности стремиться жить сообща. Но не было у них такого умения. Как только они собирались вместе, то начинали обижать друг друга, и приходилось им снова расходиться. Боги обеспокоились происходящим, и Зевс послал своего сына Гермеса «ввести среди людей стыд и правду, чтобы они служили украшением городов и дружественной связью» (Платон. Протагор. 322с). Гермес поинтересовался у отца: всем ли давать правду и стыд? «Всем, – сказал Зевс, – пусть все будут к ним причастны; не бывать государствам, если только немногие будут этим владеть, как владеют обычно искусствами. И закон положи от меня, чтобы всякого, кто не может быть причастным к стыду и правде, убивать как язву общества» (Платон. Протагор. 322d).

Так люди стали причастны к гражданской добродетели, а человеческое общество – возможным. Однако сказанное не означает, что каждый человек обладает добродетелью от рождения и во всей ее полноте. Она существует в потенции. «Добродетель – дело наживное, и ее можно воспитывать», – утверждает Протагор (Платон. Протагор. 324с). Сначала этим занимаются родители, кормилицы, воспитатели, учителя и, наконец, само государство. Именно воспитание граждан Протагор считает своей профессией. Говоря современным языком, речь идет о процессе политической социализации. Протагор доказывает ее необходимость и благотворность для человеческого общения.

§ 3. Естественное и позитивное право

Часто можно встретить утверждение, что именно софисты первыми противопоставили фюсис и номос как соответственно право естественное и позитивное (в данном случае позитивное как установленное людьми). В действительности дело обстоит не так однозначно. Сам Протагор такого противопоставления не делал. Более того, понятие справедливости он связывал не с естественным правом (фюсис), а с установленными людьми законами. Как человек является мерой всех вещей, так и полис является критерием, мерой справедливости. Вот что говорит Сократ от имени Протагора: «…Мудрые и хорошие ораторы делают так, чтобы не дурное, а достойное представлялось гражданам справедливым, ведь что каждому городу представляется справедливым и прекрасным, то для него и есть таково, пока он так считает» (Платон. Теэтет. 167с.). Это означает, что люди сами устанавливают для себя те порядки, которые считают справедливыми. Для граждан демократических полисов это не требовало особых доказательств. Поэтому справедливость заключается в подчинении существующим законам и в наказании тех, кто их преступает (Платон. Протагор. 326d-е). Иного Протагор и не мог утверждать. Он, как сказали бы сегодня, был «государственником».

Но все же идея различения естественного права и позитивного, т. е. права искусственного, созданного людьми, содержит в себе возможность противопоставления. В признании существования естественного права, не зависящего от воли людей, объективно заложен критический заряд: естественное право может выступать в качестве критерия права волеустановленного.

Таким образом, софисты, проводя различие между правом и законом, чаще подчеркивали роль человеческого, а не природного закона в осуществлении справедливости. Особенно это заметно, когда речь заходит о соотношении морали и политики.

Вызывающе циничными выглядят в платоновских диалогах софисты Калликл и Фрасимах, которые проповедуют имморализм в политике. Калликл говорит Сократу: «Большею частью они противоречат друг другу, природа и обычай, и поэтому тот, кто стыдится и не решается говорить, что думает, неизбежно впадает в противоречие. Ты это приметил и используешь, коварно играя словами: если с тобой говорят, имея в виду обычай, ты ставишь вопросы в согласии с природой, если собеседник рассуждает в согласии с природой, ты спрашиваешь, исходя из обычая… По природе все, что хуже, то и постыднее, безобразнее, например терпеть несправедливость, но по установившемуся обычаю безобразнее поступать несправедливо (до этого Сократ доказывал, что лучше терпеть несправедливость, чем творить ее. – И. К.). …Но, по-моему, законы как раз и устанавливают слабосильные, а их большинство. Ради себя и собственной выгоды устанавливают они законы, расточая и похвалы, и порицания. Стараясь запугать более сильных, тех, кто способен над ними возвыситься, страшась этого возвышения, они утверждают, что быть выше других постыдно и несправедливо, что в этом как раз и состоит несправедливость – в стремлении подняться выше прочих. Сами же они по своей ничтожности охотно, я думаю, довольствовались бы долею, равною для всех.

Вот почему обычай объявляет несправедливым и постыдным стремление подняться над толпою, и это зовется у людей несправедливостью» (Платон. Горгий. 482е–483).

Собственно говоря, Калликл в споре с Сократом всего лишь описал современную им афинскую демократию. Законы принимаются большинством голосов, во главу угла ставится принцип равенства граждан, а сами граждане с подозрением относятся к людям выдающимся, которые самим фактом своего существования нарушают принцип равенства. Недаром даже вожди демократии, Перикл и Демосфен, подвергались остракизму и изгонялись из Афин. Оценка такой демократии у Калликла отрицательная. Править должны наилучшие, а наилучшие – это сильнейшие.

Сходные мысли высказывает и Фрасимах, участник диалога «Государство». «Справедливость, утверждаю я, это то, что пригодно сильнейшему», – говорит он (Платон. Государство. 338с). Правильность данного положения не зависит от конкретной формы государственного устройства. «Устанавливает же законы всякая власть в свою пользу: демократия – демократические законы, тирания – тиранические, так же, как и в остальных случаях. Установив законы, объявляют их справедливыми для подвластных – это и есть как раз то, что полезно властям, а преступающего их карают как нарушителя законов и справедливости. Так вот и я говорю, почтеннейший Сократ: во всех государствах справедливостью считается одно и то же, а именно то, что пригодно существующей власти. А ведь она – сила, вот и выходит, если кто правильно рассуждает, что справедливость – везде одно и то же: то, что пригодно для сильнейшего» (Платон. Государство. 338–339).