13 месяцев - Илья Стогoв

— Тогда допивай. Кстати, после пикета, можем поехать в бункер. К нам приехал Лимонов, он там сегодня выступает.

3

Собственно, главным героем этого рассказа является как раз Эдуард Лимонов. Димин партийный начальник и живой классик русской литературы. На следующий день после того, как перуанский спецназ перебил в Лиме всех партизан «Тупак Амару», и сразу после того, как мой приятель Дмитрий организовал пикет у здания японского консульства, я первый раз сходил посмотреть, как выглядят русские писатели.

В начале 1990-х, когда в стране были наконец изданы ранние лимоновские романы «Это я, Эдичка» и «Дневника неудачника», шок не пережили только те, кто не научился в школе читать. Шатающийся по Большому Нью-Йорку влюбленный русский перевернул представления о том, как должна выглядеть литература. И мое личное отношение к литературе он, конечно, тоже перевернул. Следующих лимоновских романов я ждал, как граждане в те годы ждали того, что за ваучер им дадут личный самолет. Но на «Эдичке» все и кончилось.

Ничего хотя бы отдаленно похожего на две первые книги Лимонов так и не написал. Иногда его проза выглядела по-настоящему жалко. А в 2000 году Лимонов был арестован по крайне невнятному обвинению в подготовке государственного переворота. Оказавшись в тюрьме, он засучил рукава, и вскоре в продаже появилось сразу несколько его книг. Гораздо более интересных, чем дотюремные.

Одна была посвящена кумирам писателя. Она называлась «Священные монстры». Пятьдесят три биографии тех, с кого стоит строить жизнь. Я купил эту книгу и внимательно прочитал. Строить жизнь предлагалось с людей своеобразных. Например, с Фридриха Ницше — человека, закончившего дни, попивая мочу из собственного ботинка. С вечно покрытого гнойными фурункулами маркиза де Сада, проведшего всю жизнь в закрытых психушках. С Чарльза Мэнсона, которого в тюрьме привязывали к койке, лишь бы он прекратил онанировать, потому что вместо семени из члена Чарльза уже шла кровь, а он все онанировал…

Не кажется и вам странной вся эта компания?

Почему все кумиры прозаика закончили дни в сумасшедшем доме? Почему с их портретов на вас глядит безумие? Не благородное и величественное безумие христианских святых, а мелкое, вечно бубнящее безумие со слезящимися глазами и слюнявым ртом?

Ответ прост: все эти люди были антихристианами.

4

Единственный кит, на котором стоит все мировоззрение антихристиан, — это любовь к себе. Всегда и во всем слушайтесь только себя! Всегда! Культивируйте в себе восторг перед собой! Преклонение перед собой! Вы — Божественны!

Если вы помните, то именно эту позицию перед первыми людьми пропагандировал змей, пробравшийся в Эдемский сад. Будьте как боги! Считайте богом себя, а Бога богом не считайте!

При этом в глубине души сами-то антихристиане понимают: мелочный эгоизм вряд ли сделает из них супергероев. Но это и не важно! Зато вы сами будете считать себя супергероем!

Позвольте древнему Змею уговорить вас. Впустите его в свою жизнь… или хотя бы просто не мешайте ему вползти в вашу жизнь. Матрица тут же окружит вас сотней уютных галлюцинаций.

Отныне свою непрекращающуюся истерику вы станете называть «душевной тонкостью». Когда ближних станет тошнить от ваших маний и комплексов, вы сочтете это знаком Высшей Избранности. И недалек тот день, когда свои книги вы станете подписывать «Господь Бог».

Думаете, я шучу? Ох, как я хотел бы, чтобы все это было просто несмешной шуткой!

5

Пикет, устроенный Дмитрием, уложился минут в десять. Партийцы развернули транспарант «Фухимори сбросим в море!», и к ним тут же подскочил постовой милиционер от парадной мэра Собчака.

— Почему без разрешения пикетируете подъезд мэра?

— Мы не мэра. Мы консульство.

— А что такое Фухимори?

— Фухимори — это фамилия перуанского президента.

— Какого президента? Перуанского? А почему стоите у японского консульства?

— Потому что Фухимори — японец.

Постовой задумался. Было видно, что в слове «фухимори» ему чудится незнакомый матюг, адресованный все-таки лично мэру Собчаку. Через две минуты раздумий пикет он запретил, партийцы свернулись и ушли, а я и Дмитрий побрели следом.

Секретарша хмурилась и понимала, что до ухаживаний дело сегодня опять не дойдет. Бункер, в котором квартирует петербургское отделение лимоновской партии, — это на самом деле никакой не бункер, а подвальный склад продовольственного магазина. В свое время для партии его арендовал музыкант Сергей Курехин, а когда он умер, аренду стали платить сами партийцы.

Когда мы пришли, Лимонов был уже на месте. Невысокий… очень невысокий… ниже меня, мужчина в кожаном пиджаке. Тонкий голос. Ходит очень маленькими шажочками. Лимонов стоял и говорил, а человек тридцать партийцев сидели на стульях и продавленных диванчиках. Несколько раз он повторил, что просит держать все, о чем здесь говорится, в секрете. Лишнего не болтать. Я внимательно его слушал.

В своих последних книгах Лимонов и о себе пишет как об антихристианине. Как о Богоборце. Я — христианин, и я могу сказать, что такие люди, как он, действительно победили Бога.

Он сделал все, от Него зависящее, чтобы дать им жизнь. Они предпочли пить мочу из ботинок и корчиться в агонии. Он терпеливо и многократно повторял: позвольте, Я спасу вас! Я умею! Если у вас не хватает сил, возьмите Мои… Мне невыносимо смотреть, как вы гибнете, и Я готов отдать все, что имею, лишь бы вы жили!

А Лимонов и те, кого он считает своими учителями, ответили: «Нет!» И вот они стали теми, кем они стали.

Антихристиане мало чем отличаются от христиан. Всем нам, людям, нужно одно и то же. Разница лишь в том, что христиане согласились быть любимыми детьми, а остальные захлопнули перед этой любовью дверь.

Может быть, они просто не поняли?.. не расслышали?.. Чтобы Его слова стали еще понятнее, Господь пришел на землю Лично. Пришел, долго повторял то же самое… и был здесь, на земле, убит.

Все мы столько раз видели изображения Распятия, что давно забыли, сколь мучительна эта казнь. Забыли о том, что ничего более мучительного, чем смерть на кресте, люди так и не изобрели.

Сирийские наемники, которыми была укомплектована гвардия Пилата Понтийского, били Его по лицу. Плевали в Него. Надев на Него корону из колючек, они смеялись удачной шутке: вот коронация Того, Кто называет себя Царем иудейским!

Он переносил все это молча. Потому что пришел и к ним тоже. И эти гогочущие люди тоже являются Его детьми.

Потом на Его плечи, до мяса изодранные бичом, положили пятидесятикилограммовую перекладину от креста и велели нести. Он не мог нести. Он постоянно падал.

Устав ждать, солдаты велели нести перекладину случайному прохожему. Это был единственный человек, хоть как-то облегчивший Его страдания. Остальные зрители были равнодушны и не смотрели на скучную казнь. Все думали исключительно о том, как весело проведут наступающую Пасху.

На холме Голгофа Его раздели. Солдаты забрали Его одежду и 20-сантиметровыми гвоздями прибили Его к кресту. Он задыхался, умирал, пытался подтянуться на руках и глотнуть хоть немного воздуха, а они играли в кости и ленились поднять на Него глаза.

Потом Он умер.

Бороться с сильным — почетно. Восстать на тупую, несправедливую силу — поступок героический. Антихристиане считают такой силой Бога, а себя считают героями. На самом деле они ведут себя хуже, чем те, кто железными кулаками лупит по старому лицу свою мать.

6

Я все еще сидел в партийном бункере и слушал Эдуарда Вениаминовича. Похмелье пойманной птицей металось у меня в голове.

В одной из своих книг Лимонов писал: «Вспоминая свою жизнь, я вижу только пизды и автоматы… секс и войну». Что ж, писатель прожил свою жизнь не зря. В этой жизни было много секса и оружия. Писателю никто не сказал, что после шестнадцати жизнь не заканчивается, а только начинается. И что взрослый человек — это не тот, кто много делает секс и дни напролет играет в солдатиков. А тот, кто живет ПРАВИЛЬНО.

Представьте на секунду, что загробная жизнь существует. Наш писатель умирает… и вскоре обнаруживает, что умер он не совсем. Что знакомая земная жизнь плавно перетекла в Вечность.

Что изменится для него с этим переходом?

Злой… на весь мир обиженный ребенок… кричащий от боли существования… пытающийся доказать миру, что он все еще жив… и при этом очень боящийся жизни, потому что счел себя потерявшимся… счел, будто остался совсем один.

На протяжении земных десятилетий писатель так и не научился видеть в окружающих людях людей. Ему все еще хочется стрелять в мужчин из автомата и чтобы женщины покорно и с радостью раздвигали ноги.

Вряд ли в Вечности он получит то, чего хотелось. У женщин там нет ног, а мужчин нельзя застрелить, потому что каждый из них давно умер… уже прошел через смерть. Но от этого хотеться будет лишь сильнее, ведь, вспоминая свою жизнь, он видит только… см. выше.