Айдол-ян. Часть 4. Смерть айдола - Андрей Геннадьевич Кощиенко

глазами с одной из своих «хранительниц». Я её практически не знаю, только вот буквально представили друг другу. У неё тоже, как у меня, – унтер-офицерское звание, но рангом ниже. Она по званию – джунгаса. И некрасивая. Возможно, пошла в армию именно по этой причине.

– Такая гадость, это ваше айдольство. – говорю ей я.

За столом мгновенно прекращается жевание, наступает напряжённая тишина, а джунгаса просто замирает.

– Знала бы, – лучше бы сдохла! – высказываюсь по поводу ситуации, как она мне видится, и опускаю голову к своему подносу.

Шо бы тут такого можно было ещё съесть?

(немного позже. У дверей в кабинет, за которыми недавно скрылась ЮнМи, стоят облачённые в бронежилеты двое из назначенных ей охранников – парень и девушка. На головах у них металлические каски, на плече – ремень короткоствольного автомата, в подсумках – магазины к нему, снаряжённые боевыми патронами. Воспользовавшись тем, что в коридоре, кроме них, никого нет, девушка слегка наклоняется к парню)

– Она как на меня посмотрит, – у меня мурашки по спине бегут. – жалуется она, имея в виду Агдан.

Парень в ответ делает суровое выражение лица и решительно выпячивает челюсть.

(в это время в кабинете)

– Итак, – бодро произносит майор контрразведки, которого я вижу первый раз в жизни. – Я хочу сегодня поговорить с вами о письме, которое вы написали своему самчону…

Они издеваются, что ли? – думаю я, смотря на копию моего письма, энергично выложенную на стол. – Или они решили меня таким образом – задолбать? Начнут каждый раз присылать нового сотрудника, который будет начинать всё сначала. Кажется, я даже слышал о таком способе ведения допроса. Когда многократно просят повторять одно и то же, – допрашиваемый от постоянной бубниловки тупеет и, в конце концов, произносит «не то». За которое его хватают и тащат в тюрьму. Зря я тогда так активно скучал. Нужно было просто поспать. Это АйЮ виновата!

– Прощу прощения, господин майор, но я отказываюсь говорить на эту тему. – заявляю я.

Офицер замирает, а присутствующая при допросе стенографистка набирает на клавиатуре мой ответ.

– Почему? – отмерев, спрашивает майор.

– Всё, что могла сказать по этому вопросу, – я сказала. Мне больше нечего добавить.

– Это вам только кажется. – уверяют меня. – При более подробном проговаривании, и желании вспомнить, – порой всплывают мелочи, способные оказаться очень существенными.

– У меня нет желания вспоминать мелочи.

– Почему?

– Потому, что это не мой случай. Если вы знакомы с моим досье, господин майор, то должны знать, что я обладаю фотографической памятью. И мне не нужно напрягаться, пытаясь вспомнить подробности. Я уже сказала, – это была шутка, желание подёргать за усы вашу службу и ничего большего.

– А откуда у вас такое желание? Вам не нравится контрразведка? Почему?

– Господин майор. – говорю я, чувствуя охватывающее меня уныние. – У вас есть протокол моего предыдущего допроса? Там же всё написано. Мне нечего прибавить к ранее сказанному.

Минут пять контрразведчик упражняется в каких-то психологических вывертах, стараясь вывести меня на разговор. В ответ сижу, тупо захлопнув пасть.

– Ну хорошо, – наконец, говорят мне. – Давайте сменим тему, раз вы не хотите говорить о письме самчону. Поговорим о другом. О «Письме на сапоге убитого товарища» …

Блин, точно тогда было лучше спать лечь! Даже было лучше стоя поспать, помучиться, зато сегодня бы не пришлось отвечать на дурацкие вопросы! Откуда я знаю, почему меня в тот день – «понесло»? Точно, – АйЮ виновата.

– Это вы написали? – спрашивает майор, имея в виду стихотворение.

Пожав плечами, признаюсь в авторстве. Не, ну а какой смысл отрицать?

– При изучении произведения, – сообщает мой дознаватель, – в нём были обнаружены искажения действительности, создающие у читателей негативные впечатления об армии Республики Корея в целом, об отдельных военнослужащих и их командирах, – в частности. Сангса, с какой целью вы это написали?

Снова пожимаю плечами и отвечаю: «Просто».

– Что значит – «просто»?

– Значит, что я не имела никакого преступного умысла. Слова удачно цеплялись друг за друга и вышла такая вот… штука.

Контрразведчик с выражением сильного сомнения на лице смотрит на меня.

– «Слова цеплялись»? – спрашивает он.

– Да.

– И всё?

– И всё.

– Вы и об этом говорить не хотите?

– А телефон мне вернут?

– Приказом вам запрещается иметь коммуникаторы.

– Я не видела этого приказа.

– Приказом командира вашей части. Текст которого он несколько раз лично доводил до сведения военнослужащих, участвующих в утреннем построении.

– А, вы об этом…

– Да, именно об этом!

– Прошу прощения, господин майор, я несколько рассеянна.

– Я это вижу. Так мы обсудим содержание вашего произведения?

– Пока мне не вернут телефон, – не вижу в этом смысла.

– Зачем вам телефон?

– Мне надоело сидеть без дела. С телефоном я могу заняться творчеством. Написать новую песню или книгу.

– Вам не кажется, что творчество приносит вам много проблем?

– Не кажется. – отвечаю я. – Это на самом деле так.

– Может быть, вам стоит сделать в нём перерыв?

– Прошу прощения, так как я не хочу, чтобы мой вопрос прозвучал грубо. Но, тем не менее, – может, вам стоит сделать перерыв и неделю не дышать?

– Даже так? – удивляется майор.

– Примерно, да.

– Ладно. Сангса, скажите, почему ваши произведения выглядят столь неоднозначно?

– Об этом лучше спросить мою музу. – отвечаю я. – Может, она что-нибудь принимает. Коньяк или антидепрессанты? Я не знаю.

– Хотелось бы с ней побеседовать. – признаётся контрразведчик и задаёт следующий вопрос. – Сангса, вы знаете, что председатель государственного совета Пукхан, Пак ЧенЫн сделал сегодня заявление, в котором, после привычных для него обвинений нашей страны в клевете, – пригласил вас посетить Пхеньян.

Под пристальным взглядом собеседника обдумываю полученную информацию.

Непонятно, с чего вдруг такое предложение? С учётом того, что я солдат армии противника, это тем более выглядит странно. Хотя, если