Отторжение - Инна Тронина

Конечно же, и в университете Прохор был отличником. Получив «красный» диплом, он приступил к своей секретной работе. Даже я. его друг, ничего о ней не знаю. Догадываюсь только, что Гай входил в состав какой-то сверхсекретной диверсионной группы. Подразделение числилось за КГБ. Несколько раз Прохор выполнял спецзадания за границей. В числе прочих стран посетил и Афганистан.

А вот ранили Прохора в Душанбе. Виринея очень не любит вспоминать о последней командировке мужа. Ведь она тогда едва не осталась вдовой. А потом по секрету призналась мне в том, что имеет соперницу. Я ушам своим не поверил — на Гая это было совсем не похоже. Охладев к жене, он сразу подал бы на развод, но не стал пакостничать по углам.

— Она — соратница, понимаешь, Сева? Это очень важно в данном случае. Входит в ту же группу. Значит, они не только любят друг друга, но и служат одному делу. А это сближает сильнее всего на свете. Я всё понимаю, — продолжала несчастная Вира. — Лишь бы жив остался, а там пусть хоть что будет… Уступила бы Прошу ради его счастья. Но дети так привязаны к отцу, что я боюсь даже думать об их реакции. Прохор считает, что всё шито-крыто. И я молчу. «Ради детей» — звучит банально, но это так и есть. Но если дело дойдёт до развода, я препятствовать не буду. Может быть, я Прохору и надоела, но детей он не оставит. И всегда им поможет, с какой бы женщиной ни жил вместе…

Я ушёл на кухню — надоело сидеть в темноте. А на улице, оказывается, идёт дождь. Как это часто бывает осенью, тучи налетели внезапно. Листья в лужах смешались с грязью. Люди поспешно выдёргивали из сумок и раскрывали зонты — разноцветные, чёрные, синие. Я никогда не думал, как это забавно выглядит с высоты.

Капли барабанили по стеклу. Постепенно за струйками пропадало небо, расплывались кроны деревьев. Я налил себе виски, бросил в бокал два кубика льда. Передохнул немного, опустошил бокал и вернулся к ребятам.

Андрей уже снял пиджак, бросил его на циновку, закатал рукава рубашки. Перстень его горел рубинами — значит, дело шло на лад. Прохор ерошил волосы, щипал усы и сверкал глазами. На мои шаги они даже не обернулись.

— Может, проветрим здесь? — подал я голос. — Уж на что куряка, а у вас помираю. Там, кстати, давно дождь хлещет…

— Да неужели? — удивился Гай. — Тогда можно двери открыть. Как раз сквозняком дым и вынесет. Кстати, Всеволод, зачем пьёшь в одиночку? — Нос его был чутким, как у собаки. — Мог бы и нас подождать. Угощение ещё будет.

— Да, Севыч, мы уже кончаем, — подтвердил Озирский.

— Вас дождёшься, пожалуй! — Я взял гитару со стены, пощипал струны. — Как дела? Договорились до чего-нибудь?

— А как же! Всё замётано. — Андрей потянулся, размял мышцы. — Кофе бы глотнуть, а?

— У меня «Кафе-ароме» есть, — сказал Гай. Вскакивая с тахты. — Я мигом.

— Ладно, потерплю до обеда, — махнул рукой Андрей. — А то аппетит перебью.

Гай унёс пепельницу на кухню. Потом вернулся и вытер глаза, слезящиеся даже при пасмурной погоде. Ворох бумаг громоздился на низком столике. В числе прочего там была фотография девицы лет семнадцати. Я уже знал, как её зовут. Прохор сказал, что Дайана Косарева — безнадёжная наркоманка, и долго не протянет.

— Поскольку мы уже закончили дело, можем смело гулять, — заявил Андрей.

Я пожал Прохору руку, поздравляя его с успехом. Несмотря на кажущуюся доступность, столковаться с Озирским было не так-то просто, особенно для нового человека.

— И как ты гулять собираешься? — поинтересовался Гай.

— Севыч говорил, что ты арии классно поёшь. Но здесь это будет выглядеть довольно странно. Поэтому исполни что-нибудь под гитару. Ты рок исполняешь?

— А как же! — удивил меня Прохор. — Например, «гражданскую оборону». Сыновьям тоже Летов* нравится, хотя они вряд ли что-то понимают.

— Спой, несколько строк хотя бы, — попросил Андрей. — Хочу посмотреть, на оперный голос это ляжет.

Гай азартно защипал струны. Озирский повернулся ко мне.

— Как виски, Севыч?

— Супер! — я показал большой палец. — Особенно после той гадкой водки на иранском спирту, которую довелось попробовать в Сочи. До сих пор тошнит. У них в Ереване производство. Каких угодно этикеток наклеят. Народу травится уйма…

Гай прервал наш диалог, треснул пятернёй по струнам. И запел — сначала шёпотом, а потом всё громче, постепенно поднимаясь на ноги. Восточное лицо его перекосилось в яростном страдании. Вот уж чего не знал, что Проша так классно поёт рок! Да он бы мог орды фанатов собирать. Зря сам песен не пишет. А. может, скрывает. Почему-то люди этого стесняются.

Гитара Гая гудела, как пчелиный улей. Иногда в жужжании слышались звоночки. Мы с Озирским восхищённо переглядывались.

Идёт Смерть по улице,Несёт блины на блюдце.Кому вынется — тому сбудется,Тронет за плечо — поцелует горячо…

— Ладно, потом закончим! — Прохор оборвал страшную песню. — Нам ещё нужно кое о чём поговорить. Андрей согласился сотрудничать с нами — это главное. Но он не может отправить девушку на такой риск силком. Надо её убедить, понимаешь, Всеволод? Ты ведь первый заметил, что Дайана Косарева очень похожа на Оксану Бабенко…

— Ну и что? Теперь на меня всё свалите? — От Прошиного пения мне стало тошно. — Она ещё может отказаться. И что ты с ней сделаешь? У неё ведь грудной ребёнок. Тебе Андрей сказал об этом?

— Сказал. И последнее слово, естественно, за Оксаной. Надо будет ей объяснить, чем грозит существование этой банды, — продолжал Прохор. — Девушка, похоже, рисковая, без комплексов. Такая мне и нужна. Я очень прошу убедить её согласиться. Под мою и только мою ответственность, — подчеркнул Гай.

— Лично мне ты даже толком не сказал, что это за группировка, — упрекнул я. — Хоть сейчас-то просвети неразумного. Я своё обещание выполнил — Андрея привёл. Вы о чём-то условились. В эти дела я не полезу. Но ты упоминал о Никите Ковьяре. А кто это такой, обещал рассказать, если дело сладится. Так что давай, телись!

— Ковьяр Никита Зосимович родился тридцать один год назад в Благовещенске. Происходит из староверов, хотя, кажется, в душе у него нет ничего святого. Одно время работал на местной спичечной фабрике. Потом окончил Новосибирский университет. Физик-ядерщик — не шутка! Боюсь, как бы он свои знания не употребил в преступных целях. У него же связи остались в научной среде. Отец Ковьяра был старателем в Благовещенске. Потом удачно женился третьим браком и переехал в Москву. Сейчас работает на конном заводе в Горках-10, где готовят элитных лошадей, торгует ими. На тех же конюшнях содержатся лошади, подаренные первым лицам государства. Но это так, к слову…

Гай то и дело вытирал глаза платком — ему нужно было отдохнуть. Но моего друга захватил такой азарт, что он позабыл обо всём на свете.

— Отец, похоже, с сыном поругался. Во всяком случае, слышать о нём не хочет. Очень боится, что из-за выходок Никиты его попрут с элитного места.

— А, может, папа под дурачка косит? — предположил Андрей. — Просто отнекивается?

— Да нет, мы по другим каналам проверили. Старик не врёт. Между прочим, Зосиму хотели взорвать — примерно месяц назад. Лишь чудом он не пострадал…

— Он с сыном покушение не связывает? — Я тоже заподозрил неладное. — Вдруг Зосима знает что-то такое о Никите? Расскажи подробнее, чем эта группировка знаменита. Какова её специализация? Или банда многопрофильная? Почему ты занимаешься Ковьяром? Потому что он родом из Благовещенска?

— Нет, не поэтому.

Прохор вырыл из вороха бумаг фотку ясноглазого молодого человека с бородкой. У него был такой интеллигентный вид, что даже задал глупый вопрос.

— Это Ковьяр?

— Он самый. — Прохор вздохнул. — А покушение на отца было связано со скачками. Зосиме приказали обеспечить плохую форму одного из фаворитов. Повредить сухожилие, скорее всего. Коняга на скачках должен был захромать. Андрей лучше в этом разбирается. С моей точки зрения, плёвое дело. А они готовы человека убить…

Я изучал тёмную бородку, вьющиеся волосы, зачёсанные назад, шелковистые брови главаря банды. За годы работы в КГБ, а затем в «антимафии», я избавился от излишней доверчивости. Но, глядя на Никиту Ковьяра, никогда бы не догадался, кто он такой. Самое страшное преступление для такого парня — неуплата алиментов или сокрытие налогов.

— Никите до папиных лошадей дела нет. Он плавает гораздо глубже, — продолжал Гай. — Взрывами-хлопушками не увлекается. Напротив, шума не любит, предпочитает тишину. Ни один из его врагов не выжил. Последнее дело едва не сорвалось — жертве удалось убежать. Раненого прооперировали, но в сознание он сразу не пришёл. Сказать ничего не мог. А менты не додумались запросить охрану. Беднягу прикончили прямо в реанимационной палате…