Ночное солнце - Александр Кулешов

— «Арена-25», я — «Динамо-28», — докладывает майор Зубков, — приземлился в полном составе, связь со всеми подразделениями установлена. Приступил к выполнению задания.

А «Динамо-27», подполковник Круглов, молчит.

Докладывают другие командиры. Командир группы военно-транспортной авиации сообщает, что выброска завершена, желает успеха и прощается.

Где-то там, в высоком, начинающем светлеть небе, воздушная армада повернула обратно к своим аэродромам.

— Найдите мне Круглова, почему не докладывает Круглов, — требует комдив.

И сержант Лужкин с удвоенной энергией начинает колдовать над своими переключателями, требовательно повторяет: «„Динамо-27“ отвечайте! Я — „Арена-25“, я — „Арена-25“. „Динамо-27“, почему не отвечаете?»

Но «Динамо-27» молчит…

Молчит, потому что у подполковника Круглова нет полной ясности в обстановке, и он не решается докладывать комдиву.

Сидя в своей КШМ, подполковник Круглов, принявший доклады от второго и третьего батальонов (с которыми, кстати, приземлился и комдив), ничего не знает о судьбе первого батальона.

Радист подполковника без конца кричит в микрофон:

— «Звук-15», «Звук-15». Я — «Динамо-27», я — «Динамо-27». Как слышите, как слышите? Почему не отвечаете? Я — «Динамо-27»…

Но «Звук-15», капитан Кучеренко, в свою очередь никак не решится доложить своему командиру обстановку. У него ЧП — не может отыскать одного солдата, рядового Золотцева, — и все тут! Да если б только это… Оказалось, что болото, которое в ту пору предполагалось замерзшим, стало непроходимым, размокло, разжижилось, идти по нему все равно что по воде. Его БМД не одолеют. Как обойти? Справа — «противник», слева болото тянется черт знает куда, пока обойдешь, учения кончатся. Вот неудача!

— Ну где же Круглов, батальон его здесь, а сам он где? — шипит комдив. — Где ваш командир? — обрушивается он на ни в чем не повинного командира второго батальона, с которым летел в самолете.

— Не могу знать, товарищ генерал-майор! — отвечает командир батальона, сам недоумевая, куда делся подполковник.

— Ну где же этот черт Кучеренко? — почти в тех же выражениях кричит Круглов радисту. — Почему молчит?

А Кучеренко в сотый раз запрашивает роту:

— Нашли Золотцева?

Но Золотцева нет.

И в конце концов командир первого батальона вынужден доложить об этом командиру полка. Затем он сообщает о состоянии болота и о принятых мерах.

— Золотцева найти, болото преодолеть! — коротко бросает подполковник Круглов и сразу же переключается на связь с комдивом: — «Арена-25», я — «Динамо-27», я — «Динамо-27». Как слышите?..

Получив нагоняй от комдива за задержку с докладом, сообщает, что второй и третий батальоны приземлились без потерь, а вот у первого батальона проблема с болотом…

— Первый батальон приземлился тоже в полном составе? — спрашивает комдив.

«Вот въедливый!» — сетует про себя подполковник Круглов и нехотя отвечает, что нет одного солдата, принимаются меры к розыску…

— Срочно выясните, в чем дело! — приказывает генерал. — И доложите, как будете преодолевать болото. Доложите через тридцать минут. У меня все.

Комдиву сообщают, что его КП готов. Сев в КШМ, он сразу отправляется туда. Машина въезжает под кроны деревьев и, недолго поколесив по прогалинам, оказывается на опушке леса, взбегавшего в этом месте на холм и остановившегося, словно в нерешительности.

Саперы постарались. Командный пункт просторный, над ним добротное перекрытие. Ходы сообщения удобные, подтянуты провода связи. Штабные офицеры уже склонились над картами, разложенными перед ними.

В отдельной ячейке разместился со своим связистом посредник генерал-майор Мордвинов — однокашник по училищу и академии, тоже командир дивизии, но расквартированной за тысячи километров отсюда. Его вызвали в Москву, назначили посредником, и вот теперь он здесь. Худой, со впалыми щеками, года на два старше Чайковского, но выглядевший старше на все десять, Мордвинов сидит неподалеку, на рукаве у него белая повязка, и рядом с ним радист, тоже с повязкой. Ну что ж, уважаемый товарищ Мордвинов, смотрите, придирайтесь, придумывайте самые невероятные вводные — нам не страшен серый волк, уж как-нибудь лицом в грязь не ударим!

Чайковский ловит себя на том, что испытывает неприязненное чувство к Мордвинову, и злится. Ну при чем тут Мордвинов? И вообще посредник? Делают общее дело, каждый на своем участке, а потребуется воевать — то будут вместе против одного врага. Смешно! Что он сам, что ли, не был таким же посредником. Но чувство неприязни не проходит: сейчас этот худой молчаливый человек с белой повязкой на рукаве олицетворяет для него все неприятности, все козни судьбы, которые ждут его на этой еще окутанной мраком земле.

Чайковский гонит эти мысли. Он говорит:

— Прямо как в доме отдыха.

По его тону непонятно, то ли одобряет, то ли упрекает. На всякий случай командир инженерного подразделения решается пошутить:

— Старались, товарищ генерал-майор. Вот только телевизора не достали.

Но шутка повисает в воздухе.

Впрочем, подойдя к амбразурам, генерал удовлетворенно замечает:

— Молодцы, хорошее местечко выбрали.

Офицер облегченно вздыхает.

Действительно, с командного пункта открывается великолепный вид: влево на железнодорожный узел, где действует подполковник Круглов, на злополучное болото, вправо — на мост, который должны захватить гвардейцы майора Зубкова, и дальше на реку — туда, откуда предположительно появятся основные силы «северных».

Штабные машины, разное иное хозяйство и резерв, в который комдив выделил парашютно-десантный батальон, подразделение лейтенанта Рогова, самоходно-артиллерийский дивизион, надежно укрыты в густом лесу, венчающем холм и простирающемся от Ровной до самого аэродрома. В случае чего резерв может скрытно подобраться к аэродрому или стремительно ударить по железнодорожной станции или по переправе.

Начальник штаба полковник Воронцов, некоторое время с недовольным видом выслушивавший чей-то доклад по телефону, а потом, постукивая карандашом, разглядывавший карту, наконец встает и подходит к комдиву.

— Товарищ генерал-майор, — он озабоченно тычет пальцем в карту, — не столь уж значительные силы у Зубкова на мост с правобережья наступают, а «южные» стремительно отступают, я позволил бы себе сказать, удирают. Боюсь, что, как только они через мост на левый берег перейдут, его взорвут. Понимают, что на два фронта не устоять. И вот на левом берегу держатся крепко, а на правом, как я уже позволил себе сказать, удирают.

— Прикажите Зубкову, пусть на левом нажимает, а на правом остановится. Пусть топчется на месте, пусть шумит, но не давит, а саперам…

— Ясно, товарищ генерал-майор, саперам скрытно подойти, разминировать мост и удержать…

— Вот, вот, — рассеянно подтверждает комдив, он уже занят другой проблемой.

Однако связь с Зубковым то и дело теряется. «Южные» применяют радиопомехи. Попытка связаться непосредственно с силами, действующими на правом берегу, тоже ничего не дает.

И тогда начальник штаба вызывает одного из своих офицеров — капитана Рутько — и приказывает ему в кратчайший срок добраться до Зубкова и передать приказ.

Казалось бы, генерал Чайковский увлечен наблюдением. С инфракрасным биноклем в руках он внимательно смотрит в сторону железнодорожной станции. Но оказывается, он все слышал. Не оборачиваясь, бросает:

— Пусть отправляется в обход, а то подстрелят, как зайца.

И капитан Рутько, повторив приказ, исчезает в дверях. А тем временем вызванный командир разведывательного подразделения получает задачу: разведать, минирован ли мост, и если да, то разминировать, захватить и удерживать, пока подразделения майора Зубкова не подоспеют.

На командный пункт приходит начальник политотдела полковник Логинов. Он улыбается.

— Честное слово, чего только ребята не придумают! — говорит он, ни к кому не обращаясь, и вдруг, хлопнув себя по бедрам, начинает смеяться.

Генерал Чайковский удивленно смотрит на него — что могло так развеселить начальника политотдела.

— Нет, вы представьте, что придумали! Молодцы! — говорит полковник Логинов. — Приезжаю в шестую роту, а они комсомольское собрание устроили! Ну? Как вам это нравится? Правда, передых небольшой. По приказу у них двадцать минут остается до начала атаки. Вот они и решили воспользоваться — собрание, видите ли, провести. На повестке дня прием в комсомол гвардии рядового Габриэляна. Я спрашиваю замполита: «Как же так, спятили, что ли? Через двадцать минут атака, а вы тут митинг устроили!» Он смотрит на меня, вроде не понимает и спрашивает: «А что, нельзя, товарищ полковник? Почему нельзя?» И веришь, Илья Сергеевич, — и полковник Логинов снова с удовольствием хлопнул себя по бедрам, — не знаю, что ответить! Действительно, почему нельзя? Где сказано, что нельзя перед атакой комсомольское собрание проводить? А? Вспомним Отечественную. Нормальное дело. Думаю, молодцы ребята. Да тут еще комсгрупорг подбегает, бедовый такой парень, я его хорошо знаю. «Товарищ полковник, — говорит и не улыбнется ведь, — Габриэляна принимаем. Отличный гвардеец. Все за него. Сказал — погибну в атаке, считайте меня комсомольцем. Вдруг и вправду „погибнет“? Снимет его посредник, и все, что ж он, без собрания, значит, в комсомоле окажется? Не пойдет! Вот мы и решили, времени навалом, успеем рассмотреть». «Это двадцать-то минут навалом? — спрашиваю. — Да разве человека за двадцать минут узнаешь, обсудишь?» А он отвечает: «Так ведь год и двадцать минут, товарищ полковник, мы ж его год уж знаем, почитай, лучше самих себя изучили. Достоин!» «Да он и биографию свою не успеет рассказать!» — настаиваю. Комсгрупорг только рукой махнул: «Ну какая у него биография, товарищ полковник! Нет у него еще биографии, не успел завести. Он нам свою биографию на учениях да на службе показал. Очень даже хорошая. Отличник ведь». «Добро, — говорю, — принимайте перед боем». — Полковник Логинов помолчал. — Да, было время, принимали людей перед боем. Так и умирали коммунистами, комсомольцами, а билета получить не успевали…