Милицейские истории: невыдуманные рассказы о милиции и без милиции. Миниатюры - Михаил Борисович Смоленский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но если бы я знал, что за человек сидел передо мной, то моя гордость, пожалуй, перешла бы в истерику. Спустя месяц или два после его трудоустройства я проводил какие-то оперативно-розыскные мероприятия на своей зоне и попутно, с целью экономии времени, решил совместить несколько дел в одно и зашел к Гришину для проверки соблюдения им правил административного надзора, над ним установленного. Он был, как и положено, дома и, увидев меня, просто расплылся в улыбке. Предложил выпить чайку. А почему нет, подумал я, давай. Мигом на столе чай, варенье, какие-то булочки, сушки, сухарики. Наголодался дед в колонии, подумал я. Очень я любил эти разговоры с бывалыми людьми, старыми «сидельцами». Пусть преступники, но много в жизни повидавшие. А где сыщику опыта-то набираться? Слушал я всегда их очень внимательно и часто много полезного для себя узнавал. Налил он мне чаю, сидим, пьем. Он что-то рассказывает о своей новой работе, а я комнату осматриваю. Чисто, убрано, и пыли нет. Дед приучен к порядку и любит чистоту. Это мне нравится.
Тут мой взгляд останавливается на нескольких фотографиях в рамочках, висящих на стене. Женщины старенькие, мужчины явно крестьянской наружности. И фото трех солдат, стоящих рядом, с наградами на груди. Молодые, улыбающиеся лица. А посредине он, мой поднадзорный. Особо опасный рецидивист, многократно судимый Гришин. Уши под пилоткой солдатской так же смешно торчат, как и сейчас. Вот тут я чуть чашку с чаем из рук не выронил. На груди щупленького паренька со смешно торчащими ушами — ордена Красной Звезды и ТРИ ОРДЕНА СЛАВЫ! И медали. «Гришин, ты что, полный кавалер ордена Славы?» — не скрывая своего удивления, спросил я его. «Да», — тихо произнес он.
Его рассказ был круче любого романа. Тихий и многократно судимый воришка был фронтовым разведчиком и бойцом, как мы бы сейчас сказали, «спецназа». И начал войну с марта 1943 года, после призыва в армию. Служил во фронтовой разведке. Десятки взятых пленных, сотни полторы лично убитых фашистов. Причем ножом. Тех, кого застрелил или гранатой подорвал, вовсе не считал. За всю войну всего два ранения, и то не очень опасные. И всю войну на передовой. Счастливчик. А вернулся с неё, и кончилось счастье. Драка в ресторане, в ходе которой достал трофейный пистолет и застрелил обидчиков. Двух. Потом суд и срок. Орденов лишили — и в колонию. И началась его «романтичная» тюремная жизнь. Украл, выпил, в тюрьму! Украл, выпил, в тюрьму! И затянуло в круговорот. Только я его, можно сказать, и вытащил в последний момент. Багром! Единственный, кто помог просто так, по-человечески. Да, судьба. Потом он в 1985 году, в честь 40-летия Победы, был амнистирован и восстановлен в правах полного кавалера ордена Славы, что приравнивалось к званию Героя Советского Союза. А для меня и этот Гришин, и такие, как он, были не падшими ангелами, а ангелами-спасителями, которые своими крыльями и своими жизнями закрыли меня, еврея, от неминуемой смерти. Меня бы никогда не было, если бы не они. И по сей день, когда я пишу эти строки, я счастлив, что смог хотя бы одному из них помочь опять расправить крылья. Вот так в жизни бывает.
Живое и мертвое слово
Л второй мой «крестник», молодой парнишка, работал на заводе после армии, женился, и только ребенок в их молодой семье родился. Поругался этот парень с тещей, а та сгоряча возьми да и вызови участкового. Пришел он к ним домой, поругал их обоих и видит — на стене два кинжала висят. Спросил, где взял, а парень честный попался и говорит, что сам сделал. Участковый сразу их под протокол изъял — и на экспертизу. Признали холодным оружием, и парню за их изготовление светил срок. Материал мне отписали с резолюцией уточнить детали и передать в следствие. А там и суд.
В нижнем ряду третий слева В. Кравченко, а в верхнем — четвертый слева Л. Гончаров
Захожу утром в отделение. Получил материал — и в кабинет к себе. А у меня под дверью эта самая теща с дочерью и грудным ребенком. И в ноги пытаются упасть и обе в голос ревут. Я ещё не в теме и ничего понять не могу. Наконец они успокоились и начали рассказывать. А парень в «клетке», комнате задержанных в дежурной части. Поднял его наверх. Подробно опросил. Тут что-то во мне екнуло. Посмотрел на этого «преступника», а у того слезы на глазах. И у меня, наверно. Отвернулся к стене и рассматриваю узоры. «Да гори они огнем, эти паршивые показатели», — пронеслось в голове. Убийцы и грабители закончились? Мы победили преступность? Вот сейчас молодому человеку жизнь угробим, а вот зачем — и сами толком не понимаем. Не хочу в этом участвовать. Потом не спи ночью, ворочайся. Посоветовал ему сказать, что, мол, рассказывая участковому о ножах, пошутил. Сам их не делал, а купил у неизвестного, который их домой и принес. На стену повесил и никуда с ними не ходил. И всё. Заменили слово «сделал», которое ему всю жизнь могло исковеркать, на слово «купил» — и на том дело и закончилось, не начавшись. Одно слово — и целая счастливая жизнь.
Руки судьбы
В нашей работе были и достаточно, на мой взгляд, смешные случаи задержания преступников по «горячим следам», то есть через небольшой промежуток времени после совершения ими преступления.
Однажды два наших опера, Алексей Гончаров и Владимир Кравченко, зимой, в вечернее время, сели в трамвай на конечной остановке возле Центрального рынка, чтобы доехать на нем на Новое поселение, где находился тогда отдел милиции Ленинского района, на улице Текучева, дом 114. Вошли и стали они у двери. А трамвай тронулся и начал движение. В это время один гражданин на остановке сорвал меховую шапку у стоявшего рядом с ним и практически на ходу запрыгнул с ней в трамвай. Молниеносный грабеж или, как между собой
