Постижение России; Опыт историософского анализа - Н Козин

Для Октября 1917-го избранной социальной силой был пролетариат, во исполнение исторической миссии которого в жертву приносились все остальные слои населения, их социально-экономические и политические интересы. Да что там интересы, сама Россия. Для Августа 1991-го новой "священной коровой" в социальной структуре современного российского общества стали "новые русские", новый маргинализированный по своему происхождению и по своей социально-экономической сущности класс, который вновь оказался, как и пролетариат, "избранным". И вновь целям его становления, его интересам были принесены в жертву интересы всех остальных классов и слоев общества. Да что там классы и слои, коренные интересы государства и самой России.

Правда, на этот раз, в отличие от пролетариата, он не обнаружил особой тяги к какой-то особой созидательной, производственной деятельности, к поиску каких-то новых формационных качеств общества, а как раз, напротив, оказался больше склонен к паразитированию на производственной, созидательной деятельности других, к актуализации в современности самых архаических формационных свойств и качеств. При этом по сравнению с пролетариатом он еще в большей степени оказался склонен к тому, чтобы не иметь России в своем сердце и сознании. Больше того, из своего весьма привилегированного положения в России и весьма специфического отношения к ней извлекать максимум прибыли, превратив коренные интересы своего Отечества в объект беззастенчивой купли и продажи. Искушение вненациональностью не проходит бесследно: рано или поздно, но оно заканчивается национальным предательством.

Таким образом, можно констатировать не только общность вненационанальных идейно-теоретических и ментальных устоев Октября и Августа, но и определенную их эволюцию: от преодоления национальных интересов с классовых позиций в интересах пролетариата и не только своего, но и мирового до преодоления национальных интересов с позиций иных наций, государств, цивилизаций, в их интересах. Но от этого оно не перестает быть предательством основ своей национальной, цивилизационной, культурной и духовной идентичности. В этом проявляется полное идейное и ментальное родство большевизма и современных российских либералов, завершающих духовную эволюцию большевизма и вообще русского западничества тотальным кризисом идентичности, тотальной денационализацией и углублением цивилизационного раскола России на национальную и историческую Россию и вненациональную и внеисторическую.

Вновь оказавшись ближе всех к рычагам власти над Россией в Августе 1991-го, вненациональная Россия свою неидентичность России и русской нации возвела в свое главное достоинство, представив ее за цивилизационную, культурную и духовную норму и даже идеал, на этой основе предприняв попытку навязать архетипы вненационального понимания и отношения к России всей России, всей цивилизационно расколотой нации.

В этой связи понятно, почему преодоление всевластия КПСС, советского режима и строя не стало подлинным возвращением к подлинной России национальной и исторической России, к основам национально ориентированного развития. Потому что преодоление Октября 1917-го не стало, пока еще не стало преодолением главного, что дестабилизировало историческое развитие России, при этом, начиная с ее архетипических глубин - вненационального исторического субъекта и логики вненационального исторического развития, которая навязывается России вненациональным историческим субъектом. Следовательно, в данном случае речь идет не просто об инерции в историческом развитии, набранной еще со времен большевистского погрома России, а о продолжении самой сути отношения к России, по меньшей мере, как к нечто такому, конкретной реальностью чего можно и даже необходимо пренебречь, в том числе и потому, что она не что иное, как только извращенная реальность, нуждающаяся в иной цивилизации, иной культуре и духовности

Август 1991 показал, что вненациональную Россию, как и Октябрь 1917-го, не устраивает не политический режим и даже не социально-экономический строй, не исторически преходящее в России, а сама Россия, вечное в России. В итоге Россия оказалась единственной в мире страной, решившей дважды за одно столетие - в начале и конце, построить свою историю на вненациональных основах и принципах, на основах и принципах преодоления России и в ней русской нации. Что это, преступление по недомыслию или сознательное национальное предательство, или и то и другое вперемежку и от этого еще более опасное для исторических судеб России, ибо предательство одних, помноженное на недомыслие других,- сила, с которой бороться можно, но всегда очень большой и дорогой ценой - большой кровью и многими жизнями людей.

Это более чем парадоксально, но ведь это же так: "наша западническая интеллигенция дважды на протяжении ХХ в. безоглядно расправилась с прошлым, исходя из предположения, что "главный враг" в собственной стране и необходимо превратить внешнюю войну, во внутреннюю, гражданскую... В 1917-м армию, фронт и государство развалили левые западники - радикалы, живущие в ожидании мировой пролетарской революции на Западе. Спустя три четверти века правые западники - радикалы проделали то же самое в предвкушении нового мирового порядка, препятствие к которому они видели в собственной стране. Иллюзия "нового мирового порядка" и возвращения России в "европейский дом" нашими "партнерами" поддерживались до тех пор, пока Россия, в самом деле, не разоружилась в военном и геополитическом отношении. Так в течение 4-5 лет возникло необычайно острое противоречие между западнической утопией и реальностью. По сути, это явилось не меньшим ударом для сегодняшних западников, чем крах надежд на "мировую пролетарскую революцию" для большевиков"54.

Это весьма показательное объединяющее начало для левых и правых западников в России - поиск и нахождение основного врага в собственной стране и в собственной нации, колоссальное недоверие к национальной почве и традиции, доходящее до ничем не скрываемого презрения к ним, к своей собственной истории, культуре, духовности - к самой нации. В этом обнаруживает себя конечная суть всякого западничества в России XX столетия - преувеличенное внимание к заемным идеям и принципам и глубокое, доходящее до патологии недоверие к своим, выстраданным и дорого оплаченным собственной историей. При этом, чем глубже недоверие к своему национальному, тем больше презрения к собственной нации и национальному вообще, тем больше желание его преодолеть не только в себе, но и в других, "осчастливить" не только себя, но и других, даже если они сопротивляются этому, даже если для этого необходимо совершить насилие над ними.

В итоге, чем более радикальным становится западничество, тем более выраженными в нем становятся антинациональные мотивы, тем больше в нем стремления вести реформирование России любыми средствами, вплоть до последнего россиянина. Во всем этом обнаруживается внутренний парадокс современного западничества: преданность чужой демократии, либеральным лозунгам и гуманистическим идеям превращается в прямую противоположность в собственной стране, по отношению к собственному народу, которого надо доцивилизовывать и дообразовывать любой ценой во имя счастья последующих поколений. Вечное желание западничества XX столетия поменять временные приоритеты бытия в истории - жить не настоящим, не в настоящем, а будущим в настоящем, а потому по большей части фантомами и иллюзиями.

Всем этим традиция отношения русского западничества к собственной нации и стране коренным образом отличается от того, что реализуется в истории на самом географическом Западе, отличается от самого духа западного отношения к собственной нации и стране. Это дух исключительного уважения к национальной почве и исторической традиции, самодеятельности населения, к тем тенденциям жизни, которые рождаются из живого и заинтересованного творчества людей в экономике, политике, социальности, культуре. Запад не считает свою национальную жизнь пребывающей в тотальном зле, не считает свою историю несостоявшейся, несмотря на то, что в ней было всякое и даже поболее всякого, чем в истории России.

Так, все возмущаются жестокостями крепостного права, в частности, его персонифицированным воплощением - Салтычихой. Но Елизавета Баторий делала себе косметические ванны из крови маленьких девочек. Так было убито более 800 детей. И ничего, Запад как-то сосуществует с этим в своей истории. У нас же куда более банальные, но трагические факты собственной истории превращаются в основание для дискредитации всей истории, для признания ее принципиальной порочности и неполноценности. Ну, было у нас крепостное право. Но оно было и на Западе. Ну, вышли из него позже Запада в 1861 году (Дания - 1802; Пруссия - 1809; Великобритания - 1838; Австрия - 1848), но он и вошел в крепостничество заметно раньше России. А американский Запад умудрился институализировать даже рабство и при этом на расовой основе, только легитимно просуществовавшее до 1865 года. И ничего, все это не стало основанием для обвинений западной души в вековечном рабстве.