Постижение России; Опыт историософского анализа - Н Козин

Но, с другой стороны, отрицание Октября 1917-го, тех одиозных форм формационной исторической реальности, сложившихся как итог его весьма противоречивого исторического развития, было совмещено с отрицанием всего Октября 1917-го, то есть всей исторической реальности, самой реальности как таковой. Вновь попытка формационной модернизации России превратилась не в модернизацию достигнутого в истории, социально-экономических реальностей, не саморазвитие реальных тенденций роста, а в попытку тотального преодоления этой реальности, замены ее на принципиально иную, во многом на такую и с такими формационными свойствами, которые вошли в противоречие не просто с модернизационным потенциалом и тенденциями развития, но и больше и хуже того, с цивилизационной основой и спецификой России. России в очередной раз было предложено стать не лучше, а иной, в данном случае еще и в формационном аспекте.

В этом суть формационной трагедии Августа 1991-го: не только в том, что в очередной раз были проигнорированы сложившиеся формационные исторические реальности и колоссальный потенциал их исторической модернизации в них же заложенный, но и в том и, прежде всего, в том, что поиск новых формационных свойств и качеств был совмещен с попыткой нового цивилизационного переворота, подчинен целям и задачам уже не коммунизации, а западнизации России. Новый формационный идеал для России стали искать не в самой России, не "в светлом будущем всего человечества", а в формационных и цивилизационных реальностях другой страны, в их "светлом настоящем", что на практике вылилось в воспроизведение далеко не самого светлого их прошлого, в актуализацию исторической архаики.

Что стоит в этой связи хотя бы беспощадно проведенная приватизация в России, напомнившая самые мрачные страницы первоначального накопления капитала, что, однако, превратило ее отнюдь не в накопление, а в грабительское перераспределение капитала и, что самое печальное, в паразитарное проедание огромных богатств, накопленных всем обществом и преимущественно за советский период истории России. Это придало всем реформам социально никак не ориентированный и не сбалансированный характер.

Но в конце XX столетия историческая модернизация, которая не считается с социальной, культурной и духовной составляющими исторического процесса, не воплощается в социальные, культурные и духовные смыслы и ценности и, тем более, в такой стране, как Россия, еще не начавшись, обречена на неудачу. Поэтому неудивительно, что формационная модернизация на базе реформ Августа 1991-го превратилась в формационный беспредел, до предела хаотизировавшего формационную реальность России. В итоге стал очевиден провал реформ Августа 1991-го, проект исторической модернизации, на них базировавшийся. Стало ясно, что историческая модернизация России будет связана с иным модернизационным проектом, более адекватным формационным реальностям и тенденциям их развития в современной России, более идентичным цивилизационным основам и специфике локальности ее цивилизации. Стало бесспорным, что все это будет связано уже с другим этапом исторического развития России - поставгустовским.

Еще более противоречивым Август 1991-го оказался в цивилизационном отношении. С одной стороны, он вскрыл цивилизационную не идентичность исторического бытия России. В Августе 1991-го потерпела поражение попытка создать цивилизацию на принципах классовой исключительности. Потерпела поражение не социальная идея коммунизма, а цивилизационная - идея строительства основ новой всечеловеческой цивилизации за счет России и вместо России. Но, с другой стороны, Август 1991-го начал навязывать России идею нового цивилизационного переворота. Он актуализировал самую мрачную составляющую Октября 1917-го - параноидальный комплекс всех вненациональных сил в России, связанный с идеей цивилизационной, исторической, культурной и духовной неполноценности России в истории и истории в России, комплекс, постоянно инициирующий идею преодоления России в истории, идею цивилизационного переворота. Различаясь по массе частностей, Август 1991-го оказался тождественным Октябрю 1917-го в главном и основном - в неприятии исторической и национальной России, в полном игнорировании ее цивилизационного своеобразия, цивилизационной и исторической самодостаточности.

В итоге он стал инициировать процессы тотального слома основ цивилизационной, исторической, национальной, геополитической, культурной и духовной идентичности России и вслед за этим и на этой основе вталкивать Россию в пространство иной истории, иной цивилизации, иной культуры и духовности, в котором нет оснований для ее бытия как России и, соответственно, для бытия русской нации как русской. Август 1991-го стал цивилизационным предательством России и в той мере, в какой попытался превратить ее в элемент американо-европейского цивилизационного универсума.

Это печально, но это факт - Август 1991-го продолжил логику поведения Октября 1917-го в истории. Он не смог выйти из той вненациональной парадигмы отношения к России и вненациональной логики исторического развития, которые были навязаны России большевизмом. Поэтому он начал воспроизводить в истории большевистские архетипы отношения к России и в ней к русской нации. Август 1991-го оказался родом из Октября, из его ранних, самых разрушительных для основ исторической и национальной России тенденций. Он не стал тем, чем мог и должен был стать в истории России исходной точкой национального возрождения России и, следовательно, русской нации как нации, ибо и то и другое оказалось глубоко чуждым его историческим устремлениям, направленным не на углубление цивилизационной и национальной идентичности, а на слом этой идентичности, не на бытие в истории на базе саморазвития собственных исторических и цивилизационных основ, а на продолжение процессов их преодоления в истории.

Надежды, которые возлагались на Август 1991-го не оправдались и не оправдались в принципиальном и по-крупному, ибо в цивилизационном отношении он стал предательством, предательством основ русско-российской цивилизации, очередной попыткой ее преодоления в истории под лозунгами вхождения в "подлинную цивилизацию"; в геополитическом отношении он стал катастрофой, которая в одночасье превратила 25 млн. русских в эмигрантов в своей собственной стране, разрушив восточнославянское историческое и геополитическое единство, вынудив Россию уйти и оттуда и от того, где и на что она имеет неоспоримые исторические права; в национальном отношении он стал изменой коренным национальным интересам русской и союзных ей наций, оставив нацию беззащитной перед вызовами современной истории, не предоставив ей средств и не создав условий для национальной самоорганизации и мобилизации перед угрозами самим основам ее существования в истории, он стал для русской нации новым источником новых форм национального нигилизма, слома основ национальной идентичности, разгула русофобии и антинациональных, антирусских сил; в демографическом отношении он стал преступлением, подведя нацию вплотную к той черте, за которой начинается необратимое вымирание нации; в экономическом отношении он стал грабежом, беззастенчивым грабежом колоссальных материальных ценностей, накопленных предшествующими поколениями, он бросил вызов всем тем, кого сделал нищим, лишив самой возможности жить своим честным трудом; в социальном отношении он стал обманом огромных масс людей, всех тех, кого лишил социальной защиты, уверенности в завтрашнем дне, в саму возможность социальной справедливости в российском обществе; в политическом отношении он стал развалом, небывалым развалом всех структур российской государственности, самой идеи государственности, бессилием власти, ее и политической мысли, и политической воли, разгулом случайных, а в некоторых случаях и разрушительных политических сил; в правовом отношении он стал иллюзией защиты прав человека, ибо, пытаясь защищать права человека, почти ничего не было сделано для защиты самого человека, сам человек оказался беззащитным, так как не были выработаны экономические и социальные гарантии его прав, без которых они превращаются в простую декларацию прав; в идеологическом отношении он стал беспардонной демагогией на почве демократических и либеральных ценностей, которые были использованы не столько для возрождения России, сколько для разрушения архетипических основ бытия России и русских в истории, для слома базовых структур идентичности; в духовном отношении он стал хаотизатором основ национальной души, покушением на основы духовности нации, попыткой под маской духовного плюрализма хаотизировать всю вертикаль национальных ценностей, преодолеть их и как ценности и, тем более, как национальные, в итоге втолкнуть нацию и Россию в пространство бездуховности или предельно примитивного бытия духа...