Проклятие Ирода Великого - Владимир Меженков

– Ирод стареет, – сказал ей Птолемей. – Надо бы подумать, кто станет его преемником.

– А кого ты хотел бы видеть царем Иудеи? – спросила Саломия.

– Это решать не мне, а Ироду, – ответил Птолемей. – Если, не приведи Господь, с Иродом случится какое несчастье, в стране может случиться бунт.

Николай Дамасский, присутствовавший при этом разговоре, пришел в негодование.

– Никто не смеет учить царя Иудеи, как ему следует поступать! А твое предположение, Птолемей, что с Иродом может случиться несчастье, подобно государственной из мене!

– Я просто хотел сказать, что все мы находимся в руках Предвечного, – смутившись, ответил первый министр и хранитель печати.

Саломия передала брату содержание этого разговора. Ирод по-своему отреагировал на ее слова: он потребовал привести народ Иудеи к присяге. Присягнуть на верность Ироду и повиновение правительственным предначертаниям обязаны были все граждане Иудеи, включая учеников саддукеев и фарисеев. Единственное исключение было сделано в отношении ессеев. Причиной тому стало письмо Менахема, доставленное ему молодым оборванцем-ессеем, назвавшимся его сыном. Из письма пророка он узнал, что тот тяжело болен и готовится к встрече с Предвечным. «Перед тем, как предстать перед Творцом, я должен открыть тебе истину, – продолжал Менахем. – Приезжай один, дорогу тебе покажет мой сын».

Отдав распоряжение о принесении ему, царю Иудеи, присяги на верность, Ирод покинул Иерусалим и в сопровождении молодого оборванца отправился к Соленому морю, на берегу которого обосновалась община ессеев. Менахема он застал умирающим. Взяв Ирода за руку, он попросил его наклонится и прошептал ему на ухо, обдав царя предсмертным жаром дыхания:

– Скоро, скоро на землю явится обещанный нам сын Предвечного Машиах. Ждать осталось недолго. Подготовь народ к этой радостной встрече и приготовься сам.

– Что я должен для этого сделать? – спросил Ирод.

Менахем, не выпуская его руки из своих рук, сказал:

– Не откладывая, отправляйся в дорогу навстречу Обещанному. Он ждет тебя… – Дыхание Менахема прерывалось, жар, исходивий от него, становился невыносимым.

– Тебе необходим врач, – сказал Ирод.

Менахем сжал его руку в своих ладонях.

– Не перебивай меня. Мне уже не поможет никакой врач. Ты понял, что я тебе сказал?

– Ты не сказал, куда мне отправиться, чтобы встретить сына Предвечного.

Менахем поморщился.

– Какой ты непонятливый. Встреча эта произойдет внутри тебя. – Дышать Менахему становилось все трудней, жар, еще минуту назад опалявший его лицо, стал ослабевать. – Только смотри, Ирод, не обманись. Будут такие, кто станет объявлять себя Машиахом и царем Иудеи. Не слушай их, гони прочь, а того лучше – казни. Кровь этих нечестивых, вводящих тебя в заблуждение, станет твоей искупительной жертвой сыну Предвечного. Ты поймешь это, когда встретишь истинного Машиаха. Если успеешь к тому времени подготовиться лицезреть его. Поторопись, Ирод! – Теперь от Менахема веяло холодом, который испугал Ирода, дыхание стало редким, глаза закатились.

– Как мне готовиться, чтобы понять, что передо мной истинный Машиах, а не лже-царь! – вскричал Ирод.

– Ты знаешь это лучше меня, – едва слышно произнес Менахем, и дыхание его оборвалось.

В тот же день, еще до захода солнца, тело Менахема было предано земле. Ессеи объявили семидневный траур по покойному. Ирод решил задержаться на берегу Соленого моря на все дни траура. Пребывание среди ессеев затянулось, и Ирод пробыл среди них значительно дольше – вплоть до окончания месяца ав [359].

Нет нужды домысливать то, что хорошо известно истории. Влияние ессеев, вобравших в свое учение не только идеи иудаизма, но и современной им греческой философии, испытали на себе многие. Ирод, проведя в их обществе несколько месяцев, ввел в свое правительство несколько ессеев, а одного из них – Иоанна – назначил даже командующим округом Фамны, подчинив ему также Лидду, Иоппию и Эммаус. Определенное влияние учение ессеев испытал на себе и Иосиф Флавий, к книге которого «Иудейская война» мы теперь и обратимся, дабы у читателей сложилось объективное представление об этих предтечах христиан, связанных между собой высокими нравственными принципами и чувством братской любви.

«Чувственных наслаждений они избегают как греха и почитают величайшей добродетелью умеренность и поборение страстей. Супружество они презирают, зато они принимают к себе чужих детей в том возрасте, когда они еще восприимчивы к учению, обходятся с ними, как со своими собственными, и внушают им свои нравы. Этим, впрочем, они отнюдь не хотят положить конец браку и продолжению рода человеческого, а желают только оградить себя от распутства женщин, полагая, что ни одна из них не сохраняет верность одному только мужу своему.

Они презирают богатство, и достойна удивления у них общность имущества, ибо среди них нет ни одного, который был бы богаче другого. По существующему у них правилу, всякий, присоединяющийся к секте, должен уступить свое состояние общине; а потому у них нигде нельзя видеть ни крайней нужды, ни блестящего богатства – все как братья владеют одним общим состоянием, образующимся от соединения в одно целое отдельных имуществ каждого из них. Употребление масла они считают недостойным, и если кто из них, помимо своей воли, бывает помазан, то он утирает свое тело, потому что в жесткой коже они усматривают честь, точно так же и в постоянном ношении белой одежды. Они выбирают лиц для заведования делами общины, и каждый без различия обязан посвятить себя служению всем.

Они не имеют своего отдельного города, а живут везде большими общинами. Приезжающие из других мест члены ордена могут располагать всем, что находится у их собратьев, как своей собственностью, и к сочленам, которых они раньше никогда не видели в глаза, они входят, как к старым знакомым. Они поэтому ничего решительно не берут с собой в дорогу, кроме оружия для защиты от разбойников. В каждом городе поставлен общественный служитель специально для того, чтобы снабжать иногородних одеждой и всеми необходимыми припасами. Костюмом и всем своим внешним видом они производят впечатление мальчиков, находящихся еще под строгой дисциплиной школьных учителей. Платье и обувь они меняют лишь тогда, когда прежнее или совершенно разорвалось, или от долгого ношения сделалось негодным к употреблению. Друг другу они ничего не продают и друг у друга ничего не покупают, а каждый из своего дает другому то, что тому нужно, равно как получает у товарища все, в чем сам нуждается; даже без всякой взаимной услуги каждый может требовать необходимого от кого ему угодно.

Своеобразен также у них обряд богослужения. До восхода солнца они воздерживаются от всякой обыкновенной речи; они обращаются тогда к солнцу с известными древними по происхождению молитвами, как будто испрашивают его восхождения. После этого они отпускаются своими старейшинами, каждый к своим занятиям. Проработав напряженно до пятого часа, они опять собираются в определенном месте, опоясываются холщовым платком и умывают себе тело холодной водой. По окончании очищения они отправляются в свое собственное жилище, куда лица, не принадлежащие к секте, не допускаются, и, очищенные, словно в святилище, вступают в столовую. Здесь они в строжайшей тишине усаживаются вокруг стола, после чего пекарь раздает всем по порядку хлеб, а повар ставит каждому посуду с одним-единственным блюдом. Священник открывает трапезу молитвой, до которой никто не должен дотронуться к пище; после трапезы он опять читает молитву. Как до, так и после еды они славят Бога как дарителя пищи. Сложив с себя затем свои одеяния, как священные, они снова отправляются на работу, где остаются до сумерек. Тогда они опять возвращаются и едят тем же порядком. Если случайно являются чужие, то они участвуют в трапезе. Крик и шум никогда не оскверняют места собрания: каждый предоставляет другому говорить по очереди. Тишина, царящая внутри дома, производит на наблюдающего извне впечатление страшной тайны; но причина этой тишины кроется, собственно, в их всегдашней воздержанности, так как они едят и пьют только до утоления голода или жажды.

Все действия совершаются ими не иначе как по указаниям лиц, стоящих во главе их; только в двух случаях они пользуются полной свободой: в оказании помощи и в делах милосердия. Каждому предоставляется помогать людям, заслуживающим помощи, во всех их нуждах и раздавать хлеб неимущим. Но родственникам ничто не может быть подарено без разрешения предстоятелей. Гнев они проявляют только там, где справедливость этого требует, сдерживая, однако, всякие порывы его. Они сохраняют верность и стараются распространять мир. Всякое произнесенное ими слово имеет больше веса, чем клятва, которая вовсе ими не употребляется, так как само произнесение ее они порицают больше, чем ее нарушение. Они считают потерянным человеком того, которому верят только тогда, когда он призывает имя Бога. Преимущественно они посвящают себя изучению древней письменности, изучая главным образом то, что целебно для тела и души; по тем же источникам они знакомятся с кореньями, годными для исцеления недугов, и изучают свойства минералов.