Мираж - Владимир Рынкевич

   — Эта программа плохо продумана и неумело сформулирована. Генералу Кутепову не следует заниматься политикой.

Наконец заметили, что Николай Николаевич в обмороке. Закричали, побежали за докторами, протягивали стаканы с водой. Великий князь быстро очнулся.

   — Продолжайте, барон, — пробормотал он, оглядев присутствующих печально-виноватым взглядом.

Он не слушал Врангеля, презиравшего всех Романовых и нелепо мечтавшего воспользоваться смутой и прийти к власти в России то ли царём, то ли президентом. Внук Николая I, вешавшего декабристов, любил верных слуг трона, таких как Кутепов. Но позор есть позор. Что сказал бы дед, узнав, что внук приласкал в своём дворце безбожника-коммуниста, что жена даже в голову его поцеловала?

Врангель бьёт не столько по Кутепову, сколько по нему, Николаю Романову. Наверное, мечтает о его скорой смерти, чтобы стать первым в руководстве РОВС и во всей военной эмиграции.

Когда Врангель закончил, Великий князь, собравшись с силами, сказал решительно:

   — Я прошу высказаться Александра Павловича. И не думайте, генерал, что вы главный виновник случившегося. Мы все в этом участвовали, нас всех сумели обмануть.

   — Ваше Императорское Высочество, не умаляйте моей вины, — начал Кутепов необычным для себя тихим голосом, в котором слышалась какая-то робкая искренность, — не будьте таким снисходительным ко мне. Главный и, наверное, единственный виновник, конечно, я, и его превосходительство барон Врангель, безусловно, прав. Я провалил работу в России, доверившись коварным чекистам. Не прислушался к предостережениям барона Врангеля и его помощников. Я ничем не могу оправдать мои ошибки, я прошу только у вас, Ваше Императорское Высочество, моральной поддержки не столько мне, сколько моим людям, продолжающим героическую борьбу против большевиков. Ведь независимо от моего постыдного провала борьба идёт и будет продолжаться. Убит Войков — один из убийц императора-мученика Николая Александровича и его семьи. Моя группа во главе с капитаном Ларионовым 7 июня взорвала партийный клуб в Ленинграде, при этом убито и ранено 26 человек, а все исполнители акта вернулись. Мои люди готовятся к новым действиям, и нельзя их останавливать, лишать поддержки. Продолжения и даже усиления борьбы требует международная обстановка. Разрыв дипломатических отношений Англии с СССР — это начало международной изоляции большевистской России. Ухудшение экономического положения, раскол в партии — всё это ослабляет большевистское правительство, и мы должны использовать этот момент. Я прошу, Ваше Императорское Высочество, поддержите нас.

Великий князь с трудом, с хрипом, глубоко вздохнул — можно было подумать, что это его последний вздох — и устало произнёс:

   — Совещание окончено. Благодарю вас всех, господа.

Адъютанты, придерживая его под руки, подняли с кресла и медленно повели к дверям во внутренние покои.

Ни на кого не глядя, ни на сочувствующих, ни на злорадствующих, Кутепов направился к выходу. Его остановил Врангель. Рядом с ним был, как обычно, Шатилов. Барон обратился к генералу с любезной улыбкой:

   — Александр Павлович, я согласен в пределах всех своих возможностей помочь вам, если вы готовы к дружескому сотрудничеству. Конечно, потребуется по-другому организовать работу, отказаться от старых связей, взять помощника по согласованию со мной...

Никогда ещё Кутепов так отчётливо не понимал разницы между собой, сыном неизвестного личного дворянина, и этим потомственным аристократом — что ни предок, то или в энциклопедии, или в музее. Зависть, ненависть, уверенность в каком-то своём неосознанном превосходстве человека, добившегося всего своими усилиями, — слились воедино в холодном ответе:

   — Благодарю, но я предпочитаю работу в столярной мастерской. Извините, мне надо проверить охрану.

Кутепов пошёл к выходу, слегка задев барона плечом — жаль, что тот выше ростом.

Врангель усмехнулся и, глядя вслед генералу, сказал Шатилову:

   — Он всегда будет жертвой прохвостов, более умных, чем он.

5

Даже в самое чудесное летнее парижское воскресенье не каждый гуляющий в Люксембургском саду осознает, что жизнь прекрасна. Воронцов катил по аллее детскую коляску. Мрачная Зина шла рядом. Верочка достигла возраста, когда её можно оставлять с отцом, и Зина накануне посещала подругу и вернулась поздно ночью. На скамейках читали, целовались, дремали, разговаривали.

Навстречу шла семья: детскую коляску везла Лида, а Александр Павлович Кутепов в белой рубашке «апаш» угрюмо шёл рядом, не замечая ни зелени, ни резвящихся детей, ни отдыхающих на скамейках.

Могли бы и не заметить друг друга, но жизнь так жестоко наказывала их, что хотелось кому-то объяснять, доказывать, убеждать в чём-то себя и других или просто поговорить с человеком, которого ты знаешь. Вот и не прошли мимо, встретились, как бывшие боевые соратники, познакомили жён, традиционно пошутили над тем, что в одной коляске мальчик, а в другой — девочка. Усадив жён с детьми между читающими и целующимися, они бродили по аллеям с тяжёлым разговором, зная, что никогда им ни в чём не убедить друг друга, но, может быть, удастся в чём-то убедить себя.

   — Да. Она погибла, — сказал Кутепов. — Но в газетах ложь. Её не убили — она покончила с собой.

6

У Менжинского были какие-то ужасные болезни. Он не мог ходить и принимал подчинённых в кабинете лежа. Но даже и на диване боли не утихали, и, разговаривая с Ягодой, он стонал, и стоны иногда переходили в крик:

   — Кутепова больше нет. Мы его уничтожи-или-и... Главный враг сегодня — Вра-ан-гель! Смерть Врангелю! Пусть Ян срочно разрабатывает план. Идите, а я... А я буду болеть.

Ягода знал, что наркому помогают только хорошие допросы, когда арестованного терзают до полусмерти. Тогда Менжинский вскакивал и сам принимал участие. Ноги при этом не болели.

7

Заботина против его желания перевели из хозяйственного отдела в группу Яна Серебрянского. Начальник несколько раз вызывал его и расспрашивал о жизни, об участии в войне, о плене, о знакомых офицерах. Заботин отвечал осторожно и кратко.

Вообще Серебрянский ему нравился: высокий, с приятным чистым лицом, с неожиданно низким голосом. Всех, кто с ним сталкивался впервые, всегда поражал голос — глухой спокойный бас, казалось бы, совсем не подходящий для высокого моложавого темпераментного человека.

И однажды для Заботина настал страшный час, когда своим спокойным низким голосом Серебрянский сказал:

   — В соответствии с решением руководства, мы должны уничтожить самого опасного врага СССР — Врангеля, и это поручается вам, Алексей Фёдорович. Я долго к вам присматривался и заметил высокое, совсем не армейское умение изображать другого человека, не того, какой вы есть на самом деле.

   — Да что вы? Какой я артист? И задание, видать, по ошибке...

   — Сначала расскажу, к какой, так сказать, роли мы будем вас готовить, — не обратив внимания на возражения Заботина, продолжил начальник. — У Врангеля ещё с Гражданской войны служит в денщиках Яков Гаврилович Юдихин, он сейчас живёт у него в семье в Брюсселе. Сам Юдихин — крестьянин Смоленской губернии. Вы станете на время его родным братом. Например, Алексей Гаврилович — имя оставим, чтобы вам легче было. Вот фотография вашего брата. Даже есть некоторое сходство. Съездите к нему в деревню, разузнайте, что надо, научитесь говорить по-ихнему. Якова готовят к встрече с вами наши товарищи там. Приедете к брату с рассказами о России. План выполнения задания расскажу потом. Учтите, что вы четвёртый человек, знающий об этой операции. Пятого быть не должно. Поэтому вас будут охранять. Незаметно, конечно. Вы не должны ни с кем встречаться, ни с кем ни о чём серьёзном не разговаривать. В том числе и с нашими сотрудниками.

Для Заботина началась другая жизнь. Вернее, не жизнь, а преддверие смерти, а ведь ещё и 50 нет. В секретной комнате он изучал биографию Врангеля, план Брюсселя, куда тот недавно переехал. С сослуживцами говорил о «Золотой лихорадке» Чарли Чаплина, о погоде и о правильном решении партсобрания по поводу негодяя Троцкого. Второй раз в плену — теперь у своих.

Удивил Лева Зайцевский. Долго, наверное, искал случая и, наконец, поймал его, когда он один курил возле туалета. Прикуривая, прошептал:

   — В Париже найди Дымникова: улица Данциг, 14.

8

Кутепов читал книгу Шульгина «Три столицы», только что вышедшую и подаренную ему автором. Читал не очень внимательно — так, перелистывал. Понравились рассуждения о власти:

«Толпа за XIX столетие показала свою беспомощность. Это бессилие вызвало к жизни искушение владеть массами при помощи «организованного меньшинства».