Посол Урус Шайтана - Владимир Малик

У самого двора Стеша дернула брата за рукав. Арсен повернулся к ней. В глазах девушки невысказанный вопрос.

— Что тебе, сестренка?

Стеша вспыхнула.

— Арсен, а что я хочу тебя спросить… — начала нерешительно.

— Говори.

— А где один твой товарищ?

— Какой?

— Ну, такой белокурый… Романом звать…

Арсен внимательно посмотрел на Стешу. Теперь от его взгляда не скрылось замешательство, овладевшее девушкой, и краска, еще гуще покрывшая щеки. А-а, так вот оно что! Какого-нибудь часа оказалось достаточно, чтобы она заприметила и роскошный пшеничный чуб Романа, и его стройную фигуру, и всю его спокойную голубоглазую красу.

При упоминании о донском казаке лицо Арсена помрачнело. Стеша заметила это.

— Погиб? Ранен? — тревожно вскрикнула.

— Ну с чего ты взяла? — медлил с ответом Арсен. — Живой он. В Чигирине остался…

— Не захотел сюда ехать с тобой? — В ее голосе зазвучало чувство оскорбленной гордости.

— Да нет! Его там… важные дела задержали… А тебе зачем? Ты, случаем, не того…

Стеша вдруг отпустила стремя и, не отвечая, побежала открывать ворота. Арсен, глядя на ее стройные ноги, сверкавшие из-под плахты[116], на чудесную русую косу, грустно улыбнулся. Разговор напомнил ему об опасности, в которой оказался его товарищ, о том, что задерживаться в Дубовой Балке он не имеет права.

Запорожцы въехали во двор. На крик Стеши первым из хаты выскочил Яцько. За ним выбежала мать. Наконец, поддерживаемый под руки Якубом и дедом Оноприем, вышел на крыльцо воевода Младен.

Арсен переходил из объятий в объятия. Спыхальский тоже, на правах старого знакомого, здороваясь, целовался со всеми, наполняя двор своим могучим голосом. Метелица, Секач и Товкач степенно отвешивали традиционные запорожские поклоны.

Мать сразу начала собирать на стол. Ей помогали Стеша и Златка. Мужчины сидели на бревне, вели оживленную беседу. Каждому было о чем спросить и рассказать. А пан Спыхальский успевал на обе стороны: помогал женщинам носить еду, кувшины с вишневкой и сливянкой и подбрасывал в общую беседу свои неожиданные смешные словечки.

Когда все уселись за стол, пан Мартын, цокая от удовольствия языком, стал пробовать вкусные напитки и не менее вкусные блюда. Ему нравилось все: и наваристый борщ со свежей зеленью, и пшеничные пампушки с салом и чесноком, и гречневые блины со сметаной, и коржики с маком да медом…

— О, какая это роскошь, Панове! — басил он, запихивая в рот пышный гречаник, на котором густая холодная сметана белела как снег. А запивая еду ароматной сливянкой, жмурил от восхищения глаза, чмокал губами и мурлыкал, словно кот: — М-м-м! Сколько на этом свете живу, ничего лучшего не пил!

— Не спеши, пан Мартын, хвалить, — сказал дед Оноприй, вставая из-за стола. — Есть в нашем краю вещи и получше!

Он поковылял к погребу и вскоре вернулся с большим деревянным жбаном, наполненным по самый край золотистым напитком. Подал пану Мартыну полную кружку.

Спыхальский вдохнул резковатый, но приятный запах напитка и немного отхлебнул. Лицо его блаженно улыбалось, глаза закатились под лоб.

— О пан Езус, какое великолепие! — И не отрываясь осушил кружку до дна. — Что это, пан Оноприй?

— Мед, пан Мартын… Вареный мед.

— О, так это же райский напиток! Налейте, пан Оноприй, еще едну кружку, чтоб как следует распробовать.

После обеда, который, собственно говоря, можно было назвать ужином, ибо затянулся он до сумерек, запорожцы со Спыхальским побрели к риге, спать на сене, а Арсен еще долго разговаривал с родными, с Младеном, Якубом и Златкой.

— Значит, снова война, Арсен? — спросил воевода. — Сегодня прискакал гонец — всех, кто владеет оружием, призывал в войско.

— Вскоре ожидаем Кару-Мустафу.

— С ним, наверно, появится и Гамид. Жаль, я еще не могу сесть на коня. А то бы смог разыскать его среди турецкого войска!

— Тебе, воевода, рано об этом думать… Если поможет бог, то и я его найду! А там уж ведомо, что с ним делать!

— Должно быть, и Ненко прибудет на Украину, — вставил Якуб. — А не поехать ли и мне под Чигирин?

— Нет-нет, — горячо возразил Арсен, — тебе, Якуб, надо оставаться в Дубовой Балке… Кто же иначе вылечит воеводу?.. К тому же и я с товарищами надеюсь в случае ранения воспользоваться твоими услугами. Все мы ходим под богом, и если что случится, приползем на хутор, как медведь к родной берлоге.

— Арсен правильно говорит, — согласился Младен. — Нам с тобою, Якуб, еще рано выбираться из Дубовой Балки… Но как только я твердо стану на ноги, поеду в Болгарию. Верю: не все мои соколы погибли! Хоть кто-нибудь живой остался — мы снова поднимем людей против поработителей! Вновь содрогнется Планина, зашумят горные потоки, всколыхнется вся болгарская земля! Пусть поначалу мало нас будет, но мы согреем сердца болгар сиянием надежды, пробудим в них уснувшие силы и стремление к свободе!

Хотя Младен был истощенный, худой и почти весь седой, сейчас он выглядел значительно лучше, чем в пути через Валахию. А темные глаза, когда зашла речь о борьбе с османами, заискрились неугасимым огнем и молодецкой силой.

Звенигора невольно залюбовался старым воеводой, его высоким открытым лбом, серебристым чубом, который он откидывал назад привычным жестом, залюбовался всем его мужественным и гордым обликом.

Спать легли поздно вечером.

Арсен заснуть не мог. Тихо, чтоб не разбудить товарищей, встал со свежего лугового сена, открыл плетенные из лозы двери и вышел из риги.

Ночь была теплая, лунная. Прямо перед двором чернел на горе дремлющий лес, а где-то за ригой, в пойме Сулы, завели свой концерт неутомимые лягушки. Их глухое — на тысячу ладов — кваканье заполняло всю долину, в которой раскинулся хутор, и эхом отдавалось в древнем лесу.

Арсен перешел двор и остановился у крыльца. Здесь его словно ждали. Скрипнула в сенях дверь, из тьмы возникла маленькая белая фигурка.

— Златка!

Девушка спорхнула с крыльца, как птичка. Сложив на груди тонкие белые руки, молча остановилась перед казаком. Арсен нежно обнял ее, чувствуя, как от волнения у него перехватывает дыхание.

— Златка!

— Как я ждала тебя, Арсен!

— Я тоже, милая, так ждал этого часа!

— Но завтра ты уже уедешь?

— Должен, любимая. Надвигается война.

— Я опять буду ждать тебя.

Он нежно пожал ее руки, еще крепче прижал к себе и медленно повел со двора. На улице повернули направо и не спеша пошли по холодному спорышу[117] навстречу луне.

Запорожцы въехали в Чигирин по Черкасской дороге через Калиновый мост.