Ордынская броня Александра Невского - Дмитрий Абрамов

Князь Ярослав нахмурился и внимательно посмотрел на Бориса Творимирича. Тот лишь слегка склонил голову и попросил слова. Ярослав Всеволодович кивнул головой. Боярин серьезно обвел глазами окружение князя и молвил, что война Ордена и Пскова с литвой лишь на руку князю Ярославу Всеволодовичу и Новгороду. Немцы, псковичи и Владимир с переветниками увязнут в этой войне. Да еще неизвестно чем все закончится, ведь литва может быть очень сильна, если поднимется против немцев всем народом. Многие годы литовцы не дают покоя орденским немцам на Двине под Ерсикой[134]. Эта война лишь развяжет руки князю Ярославу в борьбе за Киев. Более тревожные вести пришли из Великой Степи. Великий монгольский хан Угедей собрал на снем[135] весь свой народ, правителей своих улусов и объявил о походе на кыпчаков, булгар и ясов. Не исключено, что опасность угрожает Южной Руси. Но кто знает, куда пойдут монголо-татары, если сначала покорят Булгар. В большой палате терема воцарилось молчание.

Прошла минута-другая. Чтобы разрядить обстановку Борис Творимирич неторопливо продолжил, сообщая о делах в греческой земле. По его словам болгарский царь Асень II разорвал церковную унию с латинством, заключенную его предшественником и боярами. Следом заключил союз против латинян с императором Никеи. Православные патриархи Никеи, Александрии, Антиохии и Иерусалима дали свое согласие на венчание болгарского архиепископа в сане патриарха. Уже весной этого года болгарские и никейские полки начали войну против латинской Романии. Болгары ударили с севера, никейцы подвели свой флот с юга, высадились на европейском берегу и захватили Галлиполийский полуостров. Летом никейский базилевс Иоанн Ватац и болгарский царь Асень II разгромили латинян и освободили большую часть Фракии. Не за горами был и Цареград.

Борис Творимирич окончил, замолчал и поклонился князю. Ярослав Всеволодович удовлетворенно кивнул головой и поблагодарил боярина. Согласно закивали головами новгородские мужи, негромко обсуждая высказанное Борисом Творимиричем. У князя Александра немного отлегло от души, и он тихо и незаметно для других наложил на себя крестное знамение. Резкий порыв студеного ветра ударил в стекла оконцев и напомнил о том, что на дворе начинается зима.

Глава VII. Прощание

Весенний ветер привольно гулял над подсыхавшей после бурного паводка Великой Степью. Молодая зеленая трава, только недавно пробившаяся из земли, тихо шелестела под ветром, обогретая ласковым весенним солнцем. В воздухе пахло прошлогодней прелой травой, согретой землей, дымом далеких костров и кочевий, чем-то горьковато-сладким и вообще всем тем, что радостно будоражит душу и вселяет надежду на светлую и счастливую жизнь. Степные орлы высоко парили в небе, кружа над бескрайней равниной и, казалось, независимые ни от кого кроме Творца, предавались вольному полету и охоте. Однако опытный глаз степного охотника давно уже заметил, что грозных степных птиц что-то беспокоит, и что со своей неприступной для человека высоты, они видят там далеко на востоке что-то такое, что пока еще непонятно уму человека и не видно человеческому глазу.

Из глубин Великой Степи к южным отрогам Уральского камня и верховьям реки Яик двигалась, катилась, наступала на христианскую Европу невиданная почти тысячу лет сила — лучшая армия мира — десятки тысяч воинов Монгольской державы, призванные дойти «до последнего моря» и положить Европу к ногам Азии. Сотни тысяч конских копыт сминали молодую весеннюю траву. Крики тысяч людей, хлесткие удары плетей, ржание десятков тысяч коней, рев быков и верблюдов, скрип колес тысяч кибиток и возов оглашали проснувшуюся весеннюю степь в начале 6744 года от Сотворения мира (1236 г. от P. X.). Автор «Истории завоевателя мира» Джувейни напишет позднее об этом: «Весной (монгольские войска) выступили из своих местопребываний и поспешили опередить друг друга… От множества войска земля стонала и гудела, а от многочисленности и шума полчищ столбенели дикие звери…».

Шум и суматоха царили в Оденпе в один из тех весенних дней мая 1236 года. Конные и пешие воины собирались на площади города, под стенами каменного замка, венчавшего высокий холм. Звонили колокола и весенний ветер, разгоняя облака, пел и вторил их звону. Многие жены, сестры и матери шли под руку или рядом с вооруженными и одетыми в доспехи мужчинами, ведя в поводу их коней и провожая в поход на языческую литву. Неле прощалась с женихом во дворе. Они уже несколько минут стояли молча, а Иоганн, обняв невесту за плечи, смотрел в ее большие голубые глаза, полные слез. Они так еще и не обвенчались. Неле словно ждала чего-то, ждала какого-то знака свыше и все оттягивала их венчание и свадьбу, хотя они уже давно были близки. Теперь же, прощаясь с Иоганном, она обещала ему, что будет страстно молиться за него, как и два года назад. А когда он возвратится с войны, то поведет ее к алтарю, где они оденут обручальные кольца на безымянные персты друг другу и поклянутся в вечной взаимной верности и любви.

Войска князя Ярослава Всеволодовича двигались на Киев по древнему пути «из варяг в греки». Через двадцать дней после выхода из Новгорода они достигли Смоленска. На ошеем берегу Днепра было шумно и многолюдно. Чадили костры, на которых грелись котлы. Смолились борта кораблей. Вои садились в ладьи и насады, заводили коней по сходням, грузили припас и снаряжение.

Весенний ветер привольно гулял над кручами киевских высот, среди верхов княжеских теремов, глав храмов и крестов и пел свои непонятные печальные песни, похожие то на стон раненого, то на причитания над покойником, то на вой голодной собаки на пепелище. На дворе близ своего большого и красивого терема Соломия прощалась с Гориславом. Путята уже давно сидел верхи и держал за повод нового жеребца, купленного детским на Бабином Торжке в Киеве. Кони тревожно ржали и переступали с ноги на ногу. Соломия обнимала своего Горислава, охватив обеими руками его стан, и прижимаясь к нему всем телом. Ошая рука его обхватила ее плечо. Он не слышал ее плача, но грудь ее сотрясалась от беззвучных сдерживаемых рыданий. Плат ее сбился и лежал на плечах, а он нежно гладил дланью своей десницы ее темные волосы. Густые облака, гонимые резкими порывами ветра, закрыли солнце. Горислав поднял глаза вверх, и ему вдруг почудилось, что туча стрел затмила свет над Киевом. Ноздри его словно уловили запах гари, дым костров и пожаров.

Серый, холодный свет декабрьского дня был разлит вокруг. Казалось, что он даже увидел истоптанный и пропитанный кровью снег. Тряхнув головой, детский пришел в себя. Отроковица-дочь Соломин стояла рядом и словами пыталась успокоить мать. Все понимали, что расставание неизбежно. Князь Изяслав Мстиславлич Северский оставлял древнюю столицу Руси, потому что большое и сильное войско новгородского князя Ярослава Всеволодовича шло по Днепру, чтобы переять Киев. Ласково отстранив Соломию, Горислав всел в седло и принял поводья у Путяты. Взяв его за стремя, и прижимаясь к его десной ноге, Соломия еще какое-то время шла за его конем. Лишь у Софийских ворот он нагнулся к ней, прошептал прощальные слова, и поцеловал ее в уста долгим и нежным поцелуем. Здесь они расстались навсегда. А ветер все шумел, гулял и пел прощальную песню о Золотой Киевской Руси, уходящей в невозвратное прошлое.

Древняя столица была взята Ярославом. Всеволодовичем без боя. Ладьи и насады новгородцев и переславцев прошли устье реки Почайны и приставали к гавани у Подола. Передовой отряд новгородских воев уже прошел ворота открывавшие путь из гавани на Подол. Вои встали двумя рядами по обе стороны дороги, ведущей через Торговище до храма Богородицы Пирогощей. Киевский ремесленный и торговый люд, многие бояре уже собрались на Торгу и встречали князя во главе с духовенством, настоятелями киевских монастырей, с иконами, хоругвями и крестами. Многие из простонародья собрались в гавани на десном берегу Почайны и с интересом рассматривали новогродских и суздальских воев. Как только князь Ярослав вышел из насада, ему подвели коня, и он всел в седло. Его примеру последовали ближние бояре и старшая дружина.

Въезжая на Подол, князь внимательно всматривался в лица киевлян, встречавших его. Пожалуй, ни один лик, попавшийся ему по пути, не выражал чувства ненависти или безразличия. Вокруг были добродушные, веселые и светлые улыбки, глаза, искрившиеся интересом и ожиданием. Редко можно было заметить глаза, выражавшие чувство недоверия или непонимания. Все, что окружало князя Ярослава, во многом напомнило ему Новгород того времени, когда он еще совсем молодым, впервые сел на новугородский стол. Правда, страстей было поменьше, и простой народ здесь, в Киеве, выглядел более покладистым и зажиточным.