Я изменю свою судьбу или месть – блюдо, которое подается холодным - Жанна Юзвик

– Поговаривают, бродят там духи всякие, вроде бы видели попа, который был настоятелем, грозился сильно. Да и вообще там что-то странное творится, детишки напугались очень, и взрослые тоже. Так и забросили монастырь. А вам зачем?

– Если бы вы помогли мне, я бы вас в обиде не оставила. – Вкрадчиво сказала Вера Ивановна. – Велит мне Господь возродить к жизни этот монастырь.

Врач изумлённо посмотрел на женщину:

– И как вы себе это представляете? Это же государственное имущество.

– Вот у нас и будет государственное предприятие, дом престарелых, ведь у нас в городе его нет. А стариков достаточно, мешают молодым жить, а там им будет хорошо. Только монастырь будет женский. Понимаете, под это вывеской, мы потихоньку отреставрируем его, приведём в порядок.

– Кто это мы?

– Вы доктор не представляете, как нас много, верующих людей и увидите, скоро прекратятся гонения, и люди не будут молиться при закрытых дверях и шёпотом.

– Обещать я вам ничего не могу, но попробую, есть у меня один хороший знакомый, многое может.

– Попробуйте, и увидите, Господь наградит вас.

На этом они и распрощались. Николай Петрович был удивлён, вот это тётка, на дочь ей наплевать, задумать такую аферу! Сила! Но вообще-то может сработать, дом престарелых, ха-ха! Он доехал до клиники, хотел зайти к Шаховской перед сном, что-то она его беспокоила. Миновал три этажа. Два, из которых занимали буйные больные, сброд, каких поискать. Люду он так и оставил в одиночной палате, по-человечески её жалея.

Утечки информации он не боялся, два человека, которые знали о родах, медсестра и санитар, были ему преданы. Беспокоили его, только телефонные звонки, которые опять возобновились, периодически напоминая ему, что девушке грозит опасность. На них он отвечал одно и то же, прогрессирующая шизофрения, улучшений нет. Кольцов уже много узнал от Люды, она рассказала все предшествующие события, он не торопил её. Психика её была ещё слаба, и нужно быть очень осторожным, чтобы помочь пережить ей это. Когда он зашёл в палату, девушка сидела, склонив голову, и писала, доктор сам принёс ей карандаш и бумагу.

– Добрый вечер, Люда. Что пишешь?

– Письмо, Настеньке. Я буду писать ей каждый день, чтобы она знала, как я люблю её и скучаю.

– Хорошо, а пока отложи письмо, и давай поговорим.

Люда не хотела разговаривать на ту тему, о которой любит говорить доктор, но знала, что это нужно для успешного лечения, а она очень хотела домой, к маме. Только мама не верит ей, и думает, что она виновата, но ведь это не так! И девушка сама, без наводящих вопросов, начала рассказывать. Когда через два часа, Николай Петрович вышел от неё, он радостно потирал руки, всё случилось, как он и предполагал, девчонку подставили. Теперь можно подставить их, и он сдерёт с них три шкуры, и доктор пошёл, на ходу обдумывая план действий. В коридоре, он увидел санитара Василия, которого он вытащил из тюрьмы, служившего ему верой и правдой, вот уже пять лет.

– Василий, с четыреста пятой глаз не спускай, если что сразу звони.

Тот кивнул, и Кольцов заметил какой-то странный блеск в его глазах.

– Ты не заболел? Вид, у тебя какой-то нездоровый.

– Да нет, нормальный я.

И Василий, опустив голову, поспешно прошёл мимо. Если бы Кольцов не был так задумчив, он, вероятно, заметил бы что с Василием что-то не так, но, к сожалению, доктор был так занят своими мыслями, что спокойно прошествовал дальше.

Санитар, мужчина лет тридцати, был огромного роста с непропорционально маленькой головой, и внешне сильно напоминал гориллу. Но, несмотря на отталкивающую внешность, человеком был добрым и даже где-то сентиментальным. На протяжении пяти лет он ничем себя не замарал в глазах Кольцова, исправно нёс свою нелёгкую службу, выполнял разные поручения доктора, в том числе деликатные. Была у Василия только одна страсть, к выпивке, выпив, он становился непредсказуемым, что в сочетании с его силой, делало его опасным. Когда Николай Петрович помог ему, он клятвенно заверил его, что пьянству – бой, и держал слово все эти годы. Но сегодня он встретился со старым другом, которого не видел много лет, и не сдержался, выпил, и теперь ему очень хотелось сделать доброе дело, помочь кому-нибудь, утешить. Проверив все двери, этажи, он принялся мыть полы. Когда он добрался до палаты Люды, то услышал из-за двери плач. Сердце кольнула жалость, санитар открыл дверь и вошёл.

До этого момента Люда не видела Василия, когда палаты убирались, больных выводили и запирали в помещении, которое служило так же карцером, поочерёдно каждую палату. Этим занималась медсестра. Когда палата была убрана, жильцов водворяли на место, и так все палаты. В женском отделении старались не держать мужчин, многие больные были сексуально озабочены, и приходилось очень строго следить за их поведением. Люда сидела и плакала, с того момента как к ней вернулась память и осознание происшедшего, слезы её практически не высыхали. Когда она увидела санитара, то испуганно замерла. Василий закрыл дверь на ключ, и присел к девушке на кровать:

– Ну, что ты? Не плачь, ты такая красивая. Чем тебе помочь?

И протянул руку, желая погладить девушку по голове. Санитар не хотел ничего дурного, он просто хотел утешить, но в момент, когда огромная волосатая ручища, потянулась к ней, у Люды в голове как будто взорвалась бомба. Молниеносным движением, она вонзила ему прямо в глаз карандаш, который был зажат у неё в руке. Смерть наступила мгновенно.

Когда утром, открыла дверь медсестра, женщина, которая пятнадцать лет проработала с психически больными людьми, она едва сама не потеряла рассудок. Василия как будто истерзал дикий зверь, его плоть была вырвана кусками, вокруг все было в крови, и среди всего этого ужаса Шаховская Людмила, сидя на полу у стены, улыбаясь, напевала песенку. Медсестра Тамара Сергеевна, быстро закрыла дверь, и помчалась в туалет. Её рвало и выворачивало наизнанку, такого ужаса она не видела никогда. Наконец, ей немного полегчало, и она позвонила Кольцову:

– Николай Петрович, у нас ЧП. Срочно приезжайте.

– Что случилось, Тома?

– Любимица ваша таких дел натворила, теперь не отмоемся.

– Никому ничего не говори, я скоро буду.

Когда прибывший Кольцов увидел то, что натворила Люда, он стал быстро раздавать указания. Шаховскую напичкали лекарствами, отмыли и отправили в другую палату. Все привели в порядок и, решив дружно, что Василию уже всё равно, свалили всю вину на него. Якобы он сам принёс с собой злосчастный карандаш, и видимо стал домогаться девушку. Николай Петрович был огорчён, ведь он самонадеянно думал, что справился с болезнью девушки, а теперь придётся выкручиваться перед начальством.

Да и Шаховскую ему было жаль, теперь ей долго придётся пробыть в этих стенах. Кольцову повезло, расследование провели кое-как, виноватым, посчитали санитара, а девушку пришлось перевести в «буйное отделение» и изолировать. Она опять была одна, и большую часть спала одурманенная средствами, которые ей стали в избытке колоть. Люда осталась одна в своём мире, и возможно ей там было лучше, поскольку в этот мир она не торопилась возвращаться. И Николай Петрович назначив ей щадящее лечение, оставил её на время в покое.

У Веры Ивановны и отца Елисея, дела продвигались успешно. Старику помогали с одной стороны, женщине с другой, и в итоге совместные действия сторон, дали хорошие результаты.

У молодой женщины, которая приходила молиться к Отцу Елисею, отец был секретарём обкома, и она имела на него большое влияние. Судьба женщины не сложилась, она любила женатого мужчину, который был счастлив в браке, и поэтому шансов у неё не было никаких. Эта любовь буквально сжигала её изнутри, и если бы не нашла она утешения в молитвах и беседах с отцом Елисеем, то скорее всего наложила бы на себя руки. Отец Ани знал, что её спасло и, хотя был коммунистом, не имел ничего против церкви, он был счастлив, что дочь стала отходить от своей страсти и снова начала улыбаться. Когда дочь рассказала о том, что люди, которые помогли ей, хотят восстановить Белореченский монастырь, он обещал помочь. А Кольцов, со своей стороны, желая обогатиться за чужой счёт, тоже развил бурную деятельность. Вере Ивановне, он пока решил не говорить, что случилось с Людой, да она и не спрашивала, казалось, она забыла о дочери.

Прошло два года. Дом престарелых был открыт, отец Елисей, видя, что мечта его сбывается, успокоился и почил в бозе, перед смертью произведя Веру Ивановну в сан игуменьи, теперь она стала матушка Филарета. Кольцов решил заняться шантажом, но не преуспел на этом поприще, да и ни на каком другом тоже, разбился на машине, кто-то аккуратно перерезал на его машине тормозной шланг. Так золотой телец сгубил весьма перспективного доктора. Матушка Филарета, привела в порядок жилые помещения, на это ушло много, да плюс взятки, и не заметила, как золотой запас отца Елисея подошёл к концу. Пока у неё проживало семь старушек, но добровольных помощников было много, вопрос упирался в деньги.